Первая, Белая, и Всея. глава 39

                                                                    Полуевропа и полумифы Булгака.

 «Отряд шумно передвигается по пологому берегу, издалека идёт окутанный гневом, закалённый ошарашенной пылью. Движется смело и смелее не бывает, мог бы идти тише - но громко рушит непорядок. На сто метров от кромки воды Отряд Обеспечения Доступа сметает все изобретения вынырнувшие из пресной памяти крестьянства и рабочего класса, сносит всё, что мешает берегу содержать красоту от времён сотворения мира. Отряд имеет назначенное упрямство, обнуляет приподнятые строения, бомбит и побеждает извращённые достижения упадка, одни пещеры устроенные при сдвиге континентов остаются. Все сложенные каменщиками и монтажниками: пустотелые блоки, хрупкое стекло, обожжённая глина, все расписные бодрые украшения последнего строя, превращаются в пыль и уплывающий запах, они не нужны живой природе, лишние для признака сущности. Во всю ширину, на все сто метров от кромки тихой воды до видимого и не видимого склона, отряд устраняет ужасы искалеченного нагромождения. ООД обозначает в долинах, по пологому скату, в обрывах: обусловленный предел тишины осевшей заодно с прошлыми оползнями. Отряд из мнимых железных прутьев городит дикую старину. Только когда зацветут зеленью эти мёртвый вешки, тогда: трава, камыш, рощи, шиповник, дубравы, кустарники, отдельно вросшие, впившиеся корнями в берег: грецкие орехи, кедры, акаций, дикие маслины, и ещё тысячи деревьев - превратятся в ржавую арматуру.

 Мощные погрузчики, взрывчатый тротил, тяжеловозы, дальнобойные орудия, автокраны, бульдозеры, пулемёты и особо смелые люди: корчуют сваи, дробят бетон, корёжат металлопрокат, нормами допуска сносят уровни угнетающего пренебрежения. Ужатую растительность, уронившую своё бледное отображение в длинной тени склона, где снова греет солнце, обдувает влажный ветер, разбуженные для всеобщего насыщения шалости и смеха. Выстроенные глыбы, чахнущие над ними владельцы разрухи и порока, увязли в обозначенные природой границы, не могут сдвинуться, превращаются в ракушки, мидии, и мумии. Коттеджи, вместившиеся в бывшие пионерлагеря и детские санаторий, сыплются как разбуженный карьерный песок. Непобедимый  Отряд Обеспечения Доступа повсюду сверкает заглавными буквами, напечатанные золотой краской на жёсткой спецодежде и бронированной спецтехнике. Строгие большие знаки: О.О.Д.  - отображают гибель унылого безвременья, выпрыгивают из мышц людей и металла машин, рвут громады обнаглевших сооружений. Остаются одни славные обелиски, мемориалы памяти воинам которые отстояли этот ослепительный блеск воды, плавающий полёт чаек, ветвистые клоны деревьев устремлённые к крику чаек, и лучи солдатских сердец, что греют из могил увековеченной эпохи.   

 Купола устрашения, папки с теснёнными тайными титулами, призывные дребезги выползших переживаний – раскалывают бедствия упавшего населения. Порыв ликвидации взлетает и пропадает тонущим сколом в памяти, уволокшей собственность труда, обилие чистой воды, и весь собранный в горсти воздух. Жёсткий приказ природы залечивает не одни ссыпающиеся траншеи фундаментов и упавшее небо, отряд опустошает сейфы контор, которые: придумали своим преступлениям разъедающие юридические параграфы, нарушили буйные и успокоенные всплески волн, порывы степного ветра несущий запах высушенной травы.  Приунывшие берега скидывают тяжесть невзгод, обрывы зарастают, устаиваются такими же дикими и ласковыми, какими их помнят прошлые люди. Солнце, волны, просеянный песок пляжей, рыбацкие лодки, буйная зелень, синева воды, нежные восприятия успокоенной простоты улыбаются, ползут навстречу тем, кто в них влюблён. Ограниченное пространство скрипит, словно налетевшая саранча, угнетает давнюю волю населения, люди не в состоянии выносить тяжесть, составленную из томов указаний и законов, испорченные школьные учебники, и напечатанные приказы, предназначенные для постоянной сырости ума и исключительного томления сердец.

 «Поработители народного восторга будут уничтожены, и каждый человек ощутит свободу доступа к разбуженному простору родины» - гласит мощное руководящее требование, распрямившийся от океана до океана»

- Булгак, что ни начнёшь рассказывать, обязательно какая-то причуда изморози получается, липкая каша из снега и грязи вылезает наружу, мы современная нация, пора забыть призывы революций.  

- Но не каждому ли видно, что жизнь из переворота и преданий составлена, незабываемое не затмит настоящее, глянешь в сторону, всё скользит а, то соберутся мифические герои, тут, же из-за каприза и негодования захотят свергнуть ненужное человеческое пребывание, избавить землю от несоответствия наслоившейся пыли. Потому издалека, с преобладающим грохотом, с переворотом сознания идут смелые люди и их побуждения:

«Непобедимый ООД, наполнен соскучившимся гневом в бедноте воображений, ни одна сила не в состоянии поколебать любовь к разбуженной простоте уснувшего края. Восстановительный отряд продвигается по берегам моря, лиманов, озёр, больших и малых рек, течёт, словно легенда из тихих рукавов седого Дуная, идёт вдоль всей Бессарабской низменности: до устья Днестра, до дельты Днепра, к могучей Волге, всё дальше и дальше…

 Они думают, незнаем их секреты, а могло соединение времени, идти от самого Босфора, могло бы очистить  Добруджу захваченную назваными римлянами полтора века назад в период военного изгнания надоевшей Порты. Задунайские носители креста и страха, задавленные чрезмерным угнетением веков, припорошенные пеплом забытого царства, прибитые в глубине лба тавром бедственного ущемления, виновато удерживают исковерканную душу, плавят свои обычаи в безобразиях века.  

И не говорите им об этой измученной особенности - они люди оскорблённые правдой!

 Новое имя этого нового королевства имело веру разрушившую Рим, полуживое римское право, и имя этому неслыханному королевству дала та же Полуевропа, что когда-то сама содержала все мощёные дороги, ведущие в незабываемый Рим. Воскресла страна Романия, словно Христос, снятый с креста! Память всякой империи, как и Новый завет, носятся сквозь века и тысячелетия. Издавна заведено чтить могучее становление. Надоевшая скука каплями раскалённого железа бьёт по состоянию людей, вызывает вражду к свершившимся событиям. И даже короткая Советская империя - тысячи лет не даст никому покоя. Века, распрямившие крылья, долго парят по вершинам тысячелетий, видят сны необыкновенно широкого простора. 

 Мы вам дадим выход в море! – сказал новой Романской Бухаре, угрюмый Берлин. - Прибьём к вашей карте Добруджу, затем железной флотилией выплывем в Чёрное море, через Босфор проникнем в Средиземноморье, …и дальше, дальше на восток, в самый Индийский океан. Великая империя – должна упираться в два великих океана. Разве каждый не знаете об этой твёрдой науке!?

 - Да, но в Добрудже непроходимые прибрежные камыши, сплошные плавни, - сказали мирные валахи, превращённые в возвеличенных римлян, - там ползут шипящие змеи, водятся ящерицы и тучи комаров, снуют длинными хвостами ондатры и выдры, воют сытые волки, как мы сможем сквозь этот кошмар проникнуть в имперское самолюбие?

- Не ёрничайте! – приказала новой Романии, старая Полуевропа, - мы вас для того и вывели на нашем суматошном континенте, ловите удачу историй, закрепляйтесь в открытой прорехе, а то одумаются соседи ваши через двести лет, когда полуматерик закончит своё всеобщее пребывание, будут вам тогда змеи и волки…».

 - Действительно, пора уже покончить с этим развратившимся, истлевающим полуконтинентом, - крикнул в сердцах кто-то, и умолк с убеждением, что всё насущное давно без него двинуто.

 Булгак не обратил внимания на взволнованные переживания, вовсе не придал значения геройскому горлу одиночки, открыто, дальше нёс начатое сказание:   

«Тот народ, кто всегда жил в Добрудже, имел добрые крестьянские сердца, ходил с желанием любить всеобщий мир, но его выселили из земли давней родины без всякой надежды на возвращение.

 Народности же большого советского каганата, которых переселяли по ошибке мировой войны в безопасные края единой Родины, почему-то не мешкая, осерчали, быстро вернулись в старые дома. Правители, оскорблённого задунайского царства, обязанные ходить хранителями исконных земель соплеменников и сородичей, упали на жёстком горохе, и не думают напоминать о случившейся утере, в отчаянии стоят на колени перед Полуевропой, развращают усталый молебен. По коварному наущению, ещё раз предали то Большое Царство, что освободило им родину от долгого ига. Страстно влюблены западопоклонники в Полуевропу, наделяют ущемления своего исторического устройства всеобщим раболепием, носятся с памятью униженного приличия и довольны, что разрушили обыкновенную жизнь обычного народа. Очистили проход в Чёрное море ново-созданному противостоянию - сполна угождают Романии и мифической Полуевропе.  

А Отряд Обеспечения Доступа всё идёт из глубины самого славного далёка, идёт из великих времён неописанных летописцами. Никто, ни один придуманный закон не в состоянии преградить поэзию дня и путь Отряда».

- Булгак, ты говоришь, будто веретено вертишь; его бренчание и завывания, одни прядущие старухи способны расслышать. Твои вымыслы ныряют, а слёзные всплески солёного моря не мешают глазам видеть события минувшей действительности. Плохи и несносны твои предания.

- Что тут несносного, предания всегда повторяются, если мы очарованы ими, я потому силён бывшими событиями, бо памяти не имею научной. А вот ещё другая, если любишь, солнечная притча:

«В одном преогромном царстве жил пристрастный Предсказатель, имел он уважение и давнее отражение, царство то называлось Фракия - славянская, и рядом расцветала ещё Македония - славянская. От Греции они черпали мифы и науку…»

- Где пропали их слова?

- Их слова – наша речь! Но если вам не нравится длинная притча, я расскажу короткую:

«Одному человеку надоело быть человеком, он захотел стать атомом или микробом, усилиями центробежных сил растворился в наэлектризованном воздухе и микробом проник в неизведанную мелочную жизнь. Его тут же захватили в плен усиленные молекулами лишайники - охранники микробов, и потребовали, чтобы он выдал тайны человеческой жизни, им давно хотелось безнаказанно властвовать над людьми, которые постоянно тревожат проникновенные кровяные ядра, испытывают желание беспрерывно побеждать разложение и гниения тканей. Эти наглые люди затоптали невидимое предназначение. Довольные успешной спецоперацией, лишайники дружно подняли ладоши, и в знак всеобщего согласия одновременно хлопнули. Поскольку они были засекречены, то чётко знали, что если этот человек, превратившийся в бактерию, не выдаст тайну живых людских клеток, они ничего не смогут с ним сделать, он останется неуязвимым для мировых лабораторий. А если выдаст все изведанные не восприятия живого организма, они смогут вывести из его несовершенства кожный лишайник, размножить и поселить микроб в затылок всех людей, тогда человечество станет покорно бактериям, и при желании, всегда сможет укоротить жизнь лишних людей научившиеся выводить ослабленные микробы.

Из затылка легче проникнуть в защищённый мозг человека, это будет наше самое насущное исследование, - решили сильные микробы. Человек-бактерия наоборот, посчитал нужным похитить информацию живучести микробов, стереть их прежнее содержание, и сделать из людей не затрагиваемые ядами существа. Он принял образ плесени – суть выдающихся невидимых борцов, и созвал общее собрание всех микробов для выяснения людского содержания. Сильные микробы с радостью выстроились в первые ряды сброженного ликования.

 - Для начала нам надо победить температуру плавления, и заморозку всех заражений, - объявил Человек-бактерия. - Мы уничтожим высокие и очень низкие градусы розово-голубых тел, оставим слабое ощущение, в котором сможем постоянно купаться, поэтому пора отправиться в мир человеческого организма и установить диктатуру вечного преклонения перед бактериями, - сказал бывший человек.

- Урааа… - принялись кричать делегации от всех микробов, - это то, что нас сдерживает. Все стали тут же наполнять сосуд беспрерывного постоянства своими образцами. Человек-бактерия захлопнул добытый неизменный сверхтермос, и усилиями воли снова преобразил временно закрытый организм в человеческое обличие. Он доставил людям пленённых возбудителей существующей заразы, и для своего успокоения принялся ждать признание подвига. Микробов-вредителей закрыли в контейнер, тут же стали натравливать на них пучки разнообразия тканевой несовместимости, запускали сыворотку извлечённую из организма не родившихся ягнят, и плесень из куластры - первого густого молока только родившей буйволицы. Вскоре секреты невидимых вредителей были разгаданы, а бывший человек-микроб был убит: из-за своей человеческой уязвимости, дальнейшей ненадобности, и страха что может придумать иное преображение».

- Неверно поступили люди! – вознегодовал на всё человечество Увалень.

- Люди всегда неверно поступают, когда их атакуют самые низменные кровяные возбудители, - согласился Булгак:

 - Если, предположим, летописец описывает человека прямого, он хочет из ошибок и искривлений извлекать ровные сказания. Если к такому назначению приставлен человек корыстный, стоит угадать и избегнуть его сплетенные вымыслы. Каждый переписчик новых свитков имел своё понимание, потому летописи наслаивались небывалыми противоречиями, извлекали текущую выгоду из прошлой тьмы.

Ещё такой вам шумный отрезок из беспрерывно текущего известного исторического случая:

«Честный исследователь отстранёнными годами познаний и запретов, изучает засекреченные архивы всех большевицких судов и трибуналов. Находит, что они приложили высшую точку прицела к свыше полумиллиона деятельных революционеров с тёмным прошлым и корыстным настоящим; к тому же, приобщили к списку многих случайно пострадавших крестьян-кулаков. И всё это просто так, ради потехи, в период тридцатилетнего правления человека внедрявшего взгляды православия без бога. Но есть известный полу-континент который беспрерывно борется с угрозой всякой правды, умеет порабощать народы, не раз ходил войной в эти непокорные земли, и всегда с позором лизал лёд, дожидаясь переиздания свершившейся историй. Только недавно вот, в последней Отечественной войне, уничтожила эта известная Полуевропа тридцать миллионов лично наших мирных и военных людей, тут же сама без всякой связки стала сочинять отбеленные мифы. Этот надоевший тёплым и холодным материкам полуконтинент: всех сожжённых, голодом уморенных во внутренних и удалённых концлагерях, всех убитых, спаленных в сёлах и городах людей, взял, и вычеркнул из архива фашистской войны. Известный Сталинградский котёл и очевидные Русские росписи в берлинских развалинах, из всех учебников вымараны, упразднены без всякого приличия. Себе же полуевропейцы присвоили звания борцов с жертвами диктатуры пролетариата и поборников прав человека, которые строго известно, придуманы ими для предстоящего хаоса. Свои прошлые преступления упростили до невозможного воображения и сообразительности, приписали свои жертвы, человеку, который победил эту самую их фашистскую Полуевропу, и мог бы навсегда её наказать! Но не сделал этого из-за соперничества мировоззрений, православного миролюбия, и классовой солидарности. Полуевропа же, имея недостаток совестливости и наглость, решения главного трибунала стала забывать, больше не упоминает приговоры при зачитывании грехов, вновь принялись вооружаться; как и сотни лет назад на свои неудачи смотрит с закрытыми глазами. Как-то не помнит треск давних ледовых походов под копытами тяжёлых крестоносцев, забыты геноциды и ополячивания шляхтой минувшие события, столетиями свирепствовавшие на покорённых русских окраинах. Будто и не знают про опустошительные набеги крымских работорговцев, имевшие одичалые хищнические привычки, силой преобразованные в мирный род занятий, приведенные в преклонение пушкам и снарядам, к спешиванию и разоружению остаточной орды. Забыли, полуевропейцы, как замерзали в спалённой Москве. Или всё тот же истлевший план «окончательного решения славянского вопроса». Мечи, церкви, сало, танки, макуха, кони, люди, безобразия; огонь и жертвы боёв, - всё перемешалось. Едва спасли континент от беспрерывного разорения, неволи, и всесожжения. Все эти зудящие омуты, уводят собранную тьмой Полуевропу от жёсткого ответа. Или не знаем, как постоянно сочиняются вымышленные похождения; прячут англосаксы свои преступления в сейфы мировых банков, наши всенародные предпочтения взялись не признавать из-за бессилия в постоянной вредности, …и совсем не понятно:

 Когда это пастырь - нуждался в признании стада!?»

- Ну, Булгак, снова гриву чешешь, окопы в сыпучих песках роешь, ябедничаешь, утягиваешь на агору большие и малые кости, весь цивилизованный мир переписывает библию, а ты привязался к жертвам холокоста, к каким-то там выборам задобренные тишиной богатеющей власти. Не там переворот ищешь.   

- Полуцивилизованный мир померкнет от удушья этой ожиревшей тишины. Останется одна правда, что мы носим! - возбудился неожиданно громким голосом Булгак, по нему было видно, что не намерен уходить в пыльные несовершенства.

- Однако!.. – крикнули ученики. Но он их больше не слушал, вспомнил другое похождение, вычитанное в свитке одной пересохшей воловьей шкуры и тут, же давай выкладывать давно написанное мыслящей говяжьей кровью:   

«Было пресное тесто, и была закваска-опара, она пышность тесту носила, но мир несовершенен, чтобы взять и отдать чему-то предпочтение. И тогда одно царство пошло войной на другое, и упала тогда на землю с небес стремительной силы грозная буря.

- Ну, всё, - сказали воинственные цари, они имели огромные состояния, - небо потемнело, ураган не хочет, чтобы мы вели войны, он сам вместо нас определит, когда снова загорятся во вселенной звёзды.

Слуги царей выставили шатёр на середину поля, где должна была состояться битва, и стали на огне ворожить время, ждать, когда волнения царские сами смогут стать ураганами и сметать пыль с сандалии воинов. Они ощущали, как вихри укатывают обычное понимание мира, знали, что мозг человека самая большая забота природы. И тут, ветры волнений подняли царей на небо; вдохнули их животы ураганный ветер, принялись из верха облаков судить созданный мир:

- Как твоё величие думает, - спросил один царь другого, - если бы не было солнца, смогли бы мы пленить ураган.

- О да! – ответил задумавшийся и озабоченный царь, - на то мы и повелители, чтобы подменить само солнце - два солнца с нами будут на небесах.

- А что пустыни?

 - Пустыни слишком малы для двух солнц, нам надо заставить ураган, чтобы из лесов и полесий сделал обширные безлюдные пространства, тогда каждый из нас будет иметь свои горячие мысли.

 Но мощный ветер как-то неожиданно стих сам по себе - без приказа царей прекратился. Цари стали обессиленными и свалились на землю.

- Буря на этот раз, не послушала наши приказы, - сказал задумавшийся царь, - нам надо развести войска и ждать когда появится второе солнце, когда вся земля окончательно накалится до безумия.

Время не какой ни будь тебе базар, оно было, когда люди ещё не родились. Но вот выползли двуногие из наполнившейся пустоты и тут, же присвоили земные вращения и лунное наполнение, годовые сезоны, отклонения магнитной оси, течения страха и переживания, назвали эти небесные явления – временем. Более того по незнанию решили что смогут событиями мира управлять. Цари назначили звёздочётов главными визирями своих царств, и поручили им составить календари, которые бы ни на секунду не отставали от желания царей, предугадывали все их повеления. И…, это самое время, взяло и вышвырнуло ураганных царей из объятия ветра перемен. Вместо них, их сыновья были назначены на наследственные должности - так всё преподносится у царствующих родов. Прошлые понимания никак не должны соперничать с настоящими, потому каждое время имеет подлинное пребывание. Нет тут ничего недосказанного. И случилось, нечто необъяснимое:

 Как-то, одно умеренное, насыщенное приданым могуществом новое государство, тоже возымело потребность большого урагана и великого ума, но не нашлось носителя такого начертания, который бы возглавил важное всеуслышание славных дел. Ум был, а дел не обозначилось, хотя наудачу соскользнувшего, оглупевшего  партийного клана, вместо коммунистической идеологии, появилось одно важное дельце, поднявшее и разделившее ранее не существующие очертания. И тут, одной особо озабоченной, самостоятельно выделенной, оторвавшейся власти, предстояло придумать две-три сотни прежде непроизносимых слов. Великое событие!  Для ограниченного количества назначенных и изобретённых дум понадобились люди, которые прежде мало заботились о правильном произношении словарной речи, или вообще ничего не знали об её построении. Ошибочно отобранные объекты, посчитали, что достаточно усвоить эти две-три сотни отобранных политически ползающих дум, и можно становиться вершителем народного самоунижения в сочетании с холодом и бедностью. Народ же этот, издавна, независимо нес свою глубокую речь, имел сотню тысяч особенно очаровательных слов, тысячи задушевных песен, и существовал без восприятия упрямой действительности и заранее назначенных концертов. Как-то сумевшие назначить самих себя политические вершители, в силу слабого произношения, изрядно подпортили многообразие, обилие, великолепие, и мелодию прежнего языка, но не признаются в том, более того назначают стражей над непривычными думами и требуют произносить только десятки лично им известные шумовые преграды, которые сумели самостоятельно усвоить недавно обретёнными голосовыми колебаниями. Как установятся прочие влияния земледелия и строго промышленное направление в мировом состязаний, они не знают; для личного обогащения им это ненужно. Там календарь другого измерения. Они же не в состоянии выдерживать далёкие тяготы и эти несносные заботы. Потому слегка ошибочно избранные, придумывают выгодные температурные теории, и плачут над ними детскими слезами. По скрытой надобности, одумавшиеся управители, иногда произносят на площадях другие сочетания и иные притяжения, издают привлекательные указания, что содержатся в уморенных предприятиях, отвлекают население от насущных дел, дают указания и направления, не видят, как всё падает в обрывы. Из-за незнания текущих дел и усталости, куцые владыки присоединились к мнимым мировым достижениям, и для отвлечения народа от существующей пустоты, приказали:

- Немедленно надрессировать всех бродячих и домашних собак. Заставить их служить точно так, как заставляли далёкие пастухи преданных овчарок пасти податливые отары из коз и овец. Породе волкодавов, гречкосеи поручили сторожить хранилища первичных пищевых злаков, имеющие систему золотого очарования. Собаки отобрались как единственные звери, которым можно доверять и высокомерно повелевать строгие указания, от этого неимоверно растёт ласка и ширится количество выведенных пород, привязанность и покорность к хозяевам ежедневно улучшается. От зависти к такой любви, сытые хозяева стали наполнять своё раскрывшееся самолюбие гуманизмом к животным. Оказалось что, из-за этих собак, травоядному населению житья нет, кормят хозяева любимцев переработанным мясом промышленно убойных туш. Целые стада идут под нож на собачью колбасу, хотя в древности мясо выслеженной добычи, вскармливали собакам необработанным. В новых условиях, неизменившиеся привычки пастухов, образованных граждан, и сторожей хранилищ с драгоценностями, соединились без всякого повеления звёзд неба. Люди разводят собак для потехи-назначения. По незнанию, горящим и тлеющим людским звёздам из туманной среды, поднявшемуся в облака удушью, тоже хочется сладостно тешить своё самолюбие без практической надобности. Для совершенной привязанности и твёрдости моды, объявляют «собакасодержащую индустрию»: открывают салоны собачьей красоты, строят стадионы и тренировочные базы для собак, содержат особо лощённые ветеринарные лечебницы, утверждают собачьи псарни и академии, проводят постоянные выставки собачьих достижений с вручением орденов и медалей. От любви к собакам, люди стали сходить с ума. Собаки для них, превыше забот голодных годовалых детей, и не вскормленных ягнят. Вырастают бесчисленные фабрики по производству смешанного сухого собачьего питания и пахуче упакованной косметики. Известно, что торговые салоны этой прелести, стали притеснять крестьянские ярмарки, но это несущественные издержки, об этом непринято говорить, а иди иное скажи, попробуй этих звёздочек, этих правителей, всех собственников караванной торговли, особенно таких себе деятелей, театрально-циркового искусства и мировой политики, что одно и, то же. Возьми и назови их: - Собакой! - …Сразу обидятся!»

- Что ты этим переживанием хочешь запутать Булгак?

- Ничего, это обычный случай современного урагана. Правители стараются как можно дольше удержать малый порыв, а после малого приходит большой. И не надо обыкновенную дурь - выдавать за благо! Я даже воевавших царей утерял, выпали из бездны ума. Слушаю постоянный лай собак, а навьючено-выряженные караваны из мулов и верблюдов, вовсе не вижу, чтобы как прежде ходили.

- По техническим обстоятельствам - караванов больше нет!

- Выгадывали, спорили, торговались тридцать лет и три года, глупость свою поднимали, а караван их уже и пропал с виду, ржаво исхудал, другой нитью окольным путём ушёл, - Задира как-то обиженно говорил, почёсывал затылок, ещё сухо, без нужды дела, добавил. - Вот тебе бабушка и совсем новый, выжданный холодящий поток потусторонней утери. Я весь потею в остылой жаре…

Проговорили явные свои переживания и другие ученики.

 На Учителя посмотрели. И разом все умолкли.