Глава - 6  Олимпиада.

    Ученики прошли тёмной каменно-известковой туннелю с рубцами от молота из гранитного камня, неожиданно вышли на овальные цельно-каменные трибуны большого стадиона.

 Идёт Истинная Олимпиада. Настоящая древняя Олимпиада соревнуется. Гремит мощёное поле.

- Куда мы попали, что за показательные крики слышны? – ученики рассаживались на вытесанные жёсткие каменные скамьи, потешно друг - друга подзадоривали. Неожиданное увидели:

Внизу на лужайке широкопросторного стадиона, какая-то неспортивная, прорекаемая, словесно-состязательная распря стоит, победители из греческих городов, обвешанные лавровыми венками, припираются, противятся нарушениям правил игры, пылко кричат, не хотят впускать македонского царя Александра Великого в Олимпийские соревнования. Руками и головой небрежения изливают, разноголосят, ничуть ли кулачный бой устраивают, - горделиво пихают монарха-полководца в греющие золотом доспехи.   

- Что за такая Олимпиада? – не тали, что ещё в древности становление своё начинала, тысячу лет останавливала войны, и почему Александра Филипповича ограничивают, не допускают царя к олимпийским играм. Он что, - тоже русский?

- Очень даже состоятельное заключение, царь родом из горных славяно-скифских племён Македонии, покоритель всей Греций и всего мира.

 - Весь мир тут ни замешан. Участвовать в Олимпиаде могут только эллины-греки. Фракийцы и македонцы – яко славянские скифы!

- Ой… ли, - пропищал Птенец АД.

  …Уже на следующих Играх не смогли устоять изобретатели мирных дней перед золотыми доспехами божественного солнца.  Добился царь лаврового олимпийского венка. Как покорителю всех полисов, как сыну бога, - позволили греки божественному негреку   Александру Великому, - стать олимпийским чемпионом.

 Двести учённых, что сопровождают поход молодого царя: замечают каждую травинку и ручеёк, все горы, реки, озёра, города… - всё вписывают в свои свитки академики Платона и лицеисты Аристотеля. Божественные сказания и песни покорённых народов записывают, превозносят захваченные царства, - подобающе зачисляют побеждённые земли во владения своего непобедимого монарха.

Жрецы и историки однозначно доказали олимпийцам божественное происхождение Александра: - сына Олимпиады и Филиппа.

- Филиппа Певца, что ли? 

 - Ты что, с каменной трибуны четыре эпохи падал!?                              

 - А певец ведь с тех обильных мест и оттуда, и Фракии там давно уже нет.

- Как и наше Красное Знамя, что недавно трепетало?

- Хороший образец для перевёрнутого флага, он теперь почти французский, придётся от полюса и до полюса всех соперников покорять. Красный флаг не Персия и Египет, его никто не покорит!

- Разве неизвестно, теперь англосаксы подменили весь мир, хотят постоянно удерживать символ пяти колец, первыми всегда прибегать хотят. Игру ацтеков «покати мяч та покати» - футболом назвали, вместо травяного и каучукового мяча – жертвенную голову ими убитого индейского вождя подбросили. А не диво, пусть кто попробуют ударить ступнёй голову перьями украшенную, - вмиг пальцы ног поломает.

- Потому и шьёт вручную Пакистан только лёгкие мячи!

- Я и говорю: память ацтеков и майя - давно влюблена в тлачти, - в эти самые спортивно - футбольные матчи…

 - Не пой колыбельную Алтын, то каждый знает. Тебе тут говорят: Новую Олимпиаду, - противники мира украли!

- Однозначно украли! После ста лет вновь назначенных состязаний, хило весь спорт претендующие протестанты присвоили.  Все новые игры их языком текут, западающие во всех соревнованиях химию собственную замешали.

 - Точно, эллины, что прежде состязались, давно пропали, теперь, вместо эллинов, - живые моторы бегают.

 - Победил же на Играх Александр, без всякого зелья первым добежал, издревле ведомо, все спортсмены – чистыми мышцами побеждать обязаны. 

- …Вот-вот, смотрите, начинается открытие Олимпиады: жрицы уже зажгли огонь от солнца, атлет с факелом солнечного огня бежит, спешит зажечь огонь мира над стадионом; юноши-эллины несут дымящие благовониями чаши; чёрнобородые возничие едва удерживают колесницы запряженные четырьмя вряд вороными конями, в длинных платьях жрицы лепестки роз сыплют; конюшие в пурпурных коротких хитонах ведут за узду ещё другую четвёрку буланых коней; другие, седобородые победители прошлых олимпиад, других чисто белых, упряженных позолоченной сбруею коней усмиряют, - в славном времени сидим, вот оно величие Афин. 

- Так, то Москва!

- Москва?..  

- Московская Олимпиада открывается, - очарования всего мира шевелятся. Чувствуется невообразимо грандиозная мощь великого Союза народов! Никому, кроме СССР, не под силу воссоздать такую слаженную древнюю красоту! Тысячелетия не погасили огонь сердец преданных спорту и миру. И ещё тысячелетия не сдвинут могущество союзного флага! 

- Через три Олимпиады флаг этого государства упадёт! – глаза Сущего были полны слезами. Все привыкли, что он плачет, когда несуразности извлекает…

- Красный флаг с серпом и молотом, - вечно непобедимый флаг Труда и Спорта! – он огонь Прометея. Никто не в состоянии затмить знамя Победы - самовозрождающееся  и самоустанавливающиеся знамя!

- Озаряют олимпийцы старые и новые континенты, трепещет флаг пяти колец недосягаемыми прежде рекордами! – в глазах Половы всё плавали колесницы и гарцевали кони. - Тут даже один  восьмидесятилетний кавалерийский генерал, сумел стать самым старым олимпийским рекордсменом, - Полова долго цокал слова восторга, свою неизменную любовь к коням показывал.

- Хи-хи, это не в счёт, - хихикнул Первоход, - Олимпиада то нынешняя - не Настоящая!..                                                                                                     

Самоум мгновенно поддержал верное заключение:                 

 - Предлагаю не засчитывать никакие разбросанные континентальные рекорды, пусть наш Центральный Банк купит Олимпийское возвышенное плато Пелопонеского полуострова, вернёт миру настоящие соревновательные Игры, без права западающих присваивать лавровые венки, медали, спортивные достижения, и восторг людей.

- Вот это дело! Это неподдельная спортивная монета.

- Это бывшая и будущая Олимпиада!

- Не будем мешать людям, созерцать огонь главной арены, - сказал Учитель, он не знал, чью сторону взять, - медали уже отчеканены.

Ученики пошли следом за ним, Учитель увёл их подальше; в школу верховой езды направился, решил всех примерить, Полове особенное количество, табун откормленных коней показать.

                                      Глава 7 Сказки

  Вошли в другой зал. Это другая школа. Здесь как-то, для прилежных сочинителей класс…

Сидят за партами эти самые, как их, - писатели, - все с мировыми именами, пишут сказки. Тоже мне сказочники, нашли время, скоро война должна начаться, а они сочиняют небылицы…    

Пишут для детей! Один из них, что повесть «Батум» извлёк, теперь для взрослых сказку придумывает, жаль не успеет дописать последние главы, рано умрёт; вместо него другие, такое себе окончание такого романа изобретут, - наследница коряво посвятит мужу свои конечные романтические приключения.

- …Но мы, то знаем, как настоящее перо скрипело. 

- Ещё бы. А так, тоже, достаточно перевести книги хотя бы пятерых тут сидящих на язык мировых романов, и любимый леденец читающего мира растает, - от всей их западающей литературы одни сомнения останутся. Петер Хандке тут не в счёт.

- Разве?! Ты Пустельга уверен в этом?

-  Как всегда! А можно я всё-таки подсмотрю, что они там сочиняют? – какая в их сочинительстве такая нужда, что за усомнившийся Макар затесался в их голове, - повествуют сказания ни о чём.    

- Очень большая работа им предстоит, одна учительница на съезде советских учителей, пожаловалась Державному Отцу, - заодно главному другу, покровителю писателей и детей, - на отсутствие советских сказок.

- Ооо, ты смотри, какой любезный отец детям достался, он даже детскими сказками озабочен, что у него других дел нет, почему не присоединят национальные земли, что после их революций за чертой родства и исконных территорий оказались, пора отодвигать границы. Пусть пакт с агрессором заключит, а то вся Европа уже устроила своё удовольствие, мы одни не отодвинули снопы колючих острострелых фашин.

- Что же всё-таки они такое дико сказочное пишут, я очень хочу подсмотреть…  

И точно! В огромном полукруглом зале уйма пишущих людей озабоченно и увлечённо надписывают листы. Между ними, в чисто выстиранном френче, медленно ходит поэт своей юности, - лучший друг писателей. Внимательно вычитывает всё, что они печатают в десятках литературных журналов и всех советских газетах, ни одна строчка не проскочит мимо его глаз; следит, чтобы всем гонорары успели начислить. Раздаёт поэтам сталинские премии заслуженных степеней. Бесшумно ходит среди сказочных строк, могучие волны людские поднимает.

- Не то, что теперь, - сказал обиженно Задумчивый, - я отнёс в газетёнку одну, маленький один упреждённый рассказик, его печатать ни стали, придумали газетчики, что больше ста слов не положено в газетах ставить. Массово выпущенные в народ журналисты опасаются широкого слога, – хозяевам газет и телепроходов служат; сами очень напыщенны умом, подозрительно смотрят на ниспосланные воздаяния; и уплаченные полосы - упустить очень боятся. Все прорекаемые мысли писателей успешно отстранены от предстоящего осведомления.  

- Совсем уж писатели увлечены писаниной, им что, нечего делать, столько великих рек надо соединять, больно хитрые, пусть каналы водные сперва выроют, тачки на всех найдутся. А то пишут, пишут, тоже мне п…писатели одни на всех, - незаменимые творцы человеческих душ. Видите ли, у Него других таких больше нет! А корабли годами ждут простора…

- Не рассуждай куцо Гугнивый, среди этих тысяч, что в большом писательском собрании сейчас трудятся, наберётся больше десятка которые всегда будут согреты твёрдыми переплётами.

- Вот их бы только и оставили для библиотек!..  Авторучка не орудие труда; лом и кирка, настоящие деловые инструменты! – Пропадит как всегда снимал высокие вопросы. - И что они там к соображению слов, ежевикой цепляются, что особенного чертят? Поэмы и романы, стальными перьями царапают!?

- Ну, почему обязательно поэмы, бери выше, - сказки выдумывают. Тебе уже сказали, учительница на Съезде Учителей пожаловалась лучшему другу детей, что сплошные чудеса Пушкина и Ершова во всех книжках, а где большевистские сказки!?  Вот и задал хозяин большевиков им необыкновенный урок; они теперь стараются, сочиняют волшебные сказки для советских девочек - цветиков-семицветиков, и мальчиков - мальчишей-кибальшичей.

 - Он что, эти самые, как их, - приз...сказки, тоже читать будет?

- А как же! Ты что не понял, без его прочтения ни одна сказка не станет былью, ни одна строчка не отпечатается на броне стремительного революционного паровоза.

Вот повезло сочинителям…

- Учитель! - Сущий тяжело дышал, весь взволнованный прибежал, - я подслушал западающий заговор в углу событий.

- Как тебе удалось?

- Мы же невидимы для мира!.. Надо спешить!..

- Ах, да, …и что они такое плетут?

- Хотят убить двух наших поэтов, шепчут: Полтава, Бородино. Не нравится им «Полтава» и «Бородино». Мы сможем, как-то спасти этих великих русских людей? А то природа рождает единицу таланта за целое столетие, мы же безуспешно легкомысленно сдаём наше выстраданное живое богатство.

- Нам запрещено оглядываться, - напомнил Учитель, - не успеваем минувшее опередить. - Он сильно опечалился:

- Поэтов уже убили!

- Жаль, взяли бы их в наше электронное время, успели бы выжать из своего прошлого детства и вечного таланта уйму других волшебных сказок.  

- Ни говори, правители двух последних громких веков, ужасно напуганы капризом надменно западающих образований. Боятся убийц великих поэтов обозначить.                                                                                                                             

 - Ведомо, нынешние управленцы совершенно слабы в проникновения лучей поэзии, сыты уже написанным ужасно сказочным зельем, пренебрежительны к слову, сторонятся правдивого увещевания, - а это явное заблуждение.

- Похожи на царей Романовых, те опасались Пушкина и Лермонтова, - Кипчак знал, как следует тут правду высказать, - упустили заговорщиков, не разоблачили, и сами, дождались ленино-свердловского решения. Так будет со всеми, кто откажется чистое слово над облаками неба поднять.

- Современные правители, однако, сильны в дворцах и имениях, обогащены состоянием бывшего общественного строя, все построенные в ряд комсорги до упаду влюблены: в банкиров, торговцев, в лесные пожары и недра земли. Представьте себе, благоволят одним только своим нарисованным богам.

 А, что поэты? - они люди бедные, смотрят в изменчивые облака, сочиняют всякие словосочетания, невозможно научиться отличать их мысли от заоблачных удалений или свиристания певчих птиц.

- И то верно, первых сделали последними.        

- Владыкам не нужны нищие волхвы!

 - Ну, прямо таки волхвы…, половина из них шарлатаны, влезли в созвучное сочинительство, никого не подпускают к назначенным народным волнениям. Сотня талантливых юношей и девушек, - вечной «деревней» объявлены, задвинуты вражескими икраедами, и мы тоже все, - пустыми воображениями сыты.  …Разве что, через сорок лет бывшие правители усталое равнодушие почувствуют. Стихи станут им мстить за стихию пережитой нищеты.

- Это неверное воззрение! Зачем же так сурово?      

- Такова присказка жизни, я такое уже слышал, лучше знаю мир предпочитаемой любви, - сказал Пустельга.

-  Так это когда аж придёт, все в старики преобразятся. Будут спрашивать: - Где спрятаны наши трухлявые трости-годы?

А годов тех больше нет! Одни сказки.