Черният човек

 

Приятелю, приятелю,

аз съм много, много болен,

сам не зная откъде тази болка се взима.

То ли вятър свисти

над полето безлюдно и голо,

то като лес през септември,

алкохолът ума ми приспива.

 

Главата ми маха с уши,

като птица с крилата.

На врата ѝ краката

повече няма как да стоят.

Черният човек,

черен, черен,

черният човек

присяда до мен на кревата,

черният човек

не дава в нощта да заспя.

 

Черният човек

движи пръсти по мерзката книга

и гнусящ се над мене,

като над тяло монах,

чете ми живота

на някакъв подлец и гуляйджия,

навява в душата ми мъка и страх.

Черният човек.

Черен, черен…

 

„Слушай, слушай" –

дърдори на мен –

в книгата има много прекрасни

мисли и планове.

Този човек

в страната живее

на най-отвратителни

крадци и шарлатани.

 

През декември в тази страна

снегът е дяволски чист

и фъртуните весели

къдели разнасят.

Беше този човек авантюрист,

но от най-добрата

и висша класа.

 

Той бил е изящен,

при това и поет,

макар с неголяма,

но сграбчваща сила,

и някаква жена,

над четиридесетте,

нарича уличница

и своя мила.

 

„Щастието – казваше той –

е ловкостта на ума и ръцете".

Всички неловки души,

като нещастници все са известни.

Нищо,

че единствено гнет

донасят лъжливите

и изпочупени жестове.

 

В мълнии, бури,

при тежка щета,

в житейския вихър

и тъжните чувства

да бъдеш усмихнат и простоват,

е най-високо световно изкуство.“

 

„Черни човеко!

Не посмявай нахално!

Ти нали не на служба

живееш водолазна...

Какво ме засяга

поетът скандален?

Аз моля, на други,

чети и разказвай.“

 

Черният човек

от упор в мене се взира.

И очите покриват се

със синя повърната кал.

Като че иска да каже,

че съм подлец, обирджия,

че толкоз безсрамно и нагло

някого аз съм окрал...

 

Приятелю, приятелю,

аз съм много, много болен,

сам не зная откъде тази болка се взима.

То ли вятър свисти

над полето безлюдно и голо,

то като лес през септември,

алкохолът ума ми приспива.

 

Нощта мразовита е…

Тишина. Кръстопътна пътека.

Аз съм сам зад прозорчето,

ни гост, ни приятел чакам.

Равнината покрита е

като с вар, ронлива и мека.

Дървеса като конници

в нашия двор се събраха.

 

Някъде плаче

нощната птица зловеща.

Дървесните конници

сеят с копитата звук.

Този черен отново

се в креслото навежда,

и цилиндър повдига,

и небрежно отмята сюртук.

 

„Слушай, слушай,

той хрипти и ме поглежда в очите,

сам все по-близо

и близо тършува –

не видях някой друг

от подлеците,

тъй ненужно и глупаво

да будува“.

 

Ах, да кажем, сгрешил съм!

Днеска има луна.

Какво ли още е нужно

на света, напоен от сънливост?

Може би с дебели бедра,

тайно „тя“ да пристигне,

и ти ще четеш

своята тъмна издъхнала лирика?

 

Ах, обичам поетите!

Забавен народ.

Винаги в тях аз намирам

история, на сърцето ми близка,

как на пъпчива курсистка

дългокос идиот

разказва света,

от полова слабост изстискан.

 

Не зная, не помня,

някъде беше в селата,

може в Калуга,

а може в Рязан,

живяло момче,

с простичка селска рода,

със сини очи

и с руса коса.

 

И ето че възрастен стана,

при това и поет,

макар с неголяма,

но сграбчваща сила,

и някаква жена,

над четиридесетте,

нарича уличница

и своя мила.

 

„Черни човеко!

Гост прескверен си ти!

Тази слава отдавна

за теб се разнася.“

Аз съм вбесен, разярен,

и бастунът лети

към лицето направо

в анфаса…

 

... Луната умря.

В прозорчето изгрев синее.

Ах, ти, нощ!

С какво си ме, нощ, изиграла?

Аз с цилиндър стоя,

няма никого с мен.

Сам съм…

И разбитото огледало.

 

--

 

Черный человек

 

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

 

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь.

Черный человек,

Черный, черный,

Черный человек

На кровать ко мне садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.

 

Черный человек

Водит пальцем по мерзкой книге

И, гнусавя надо мной,

Как над усопшим монах,

Читает мне жизнь

Какого-то прохвоста и забулдыги,

Нагоняя на душу тоску и страх.

Черный человек

Черный, черный…

 

«Слушай, слушай, —

Бормочет он мне, —

В книге много прекраснейших

Мыслей и планов.

Этот человек

Проживал в стране

Самых отвратительных

Громил и шарлатанов.

 

В декабре в той стране

Снег до дьявола чист,

И метели заводят

Веселые прялки.

Был человек тот авантюрист,

Но самой высокой

И лучшей марки.

 

Был он изящен,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою».

 

«Счастье, — говорил он, —

Есть ловкость ума и рук.

Все неловкие души

За несчастных всегда известны.

Это ничего,

Что много мук

Приносят изломанные

И лживые жесты.

 

В грозы, в бури,

В житейскую стынь,

При тяжелых утратах

И когда тебе грустно,

Казаться улыбчивым и простым —

Самое высшее в мире искусство».

 

«Черный человек!

Ты не смеешь этого!

Ты ведь не на службе

Живешь водолазовой.

Что мне до жизни

Скандального поэта.

Пожалуйста, другим

Читай и рассказывай».

 

Черный человек

Глядит на меня в упор.

И глаза покрываются

Голубой блевотой.

Словно хочет сказать мне,

Что я жулик и вор,

Так бесстыдно и нагло

Обокравший кого-то

 

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

 

Ночь морозная…

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники,

Съехались в нашем саду.

 

Где-то плачет

Ночная зловещая птица.

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук.

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук.

 

«Слушай, слушай! —

Хрипит он, смотря мне в лицо,

Сам все ближе

И ближе клонится. —

Я не видел, чтоб кто-нибудь

Из подлецов

Так ненужно и глупо

Страдал бессонницей.

 

Ах, положим, ошибся!

Ведь нынче луна.

Что же нужно еще

Напоенному дремой мирику?

Может, с толстыми ляжками

Тайно придет «она»,

И ты будешь читать

Свою дохлую томную лирику?

 

Ах, люблю я поэтов!

Забавный народ.

В них всегда нахожу я

Историю, сердцу знакомую,

Как прыщавой курсистке

Длинноволосый урод

Говорит о мирах,

Половой истекая истомою.

 

Не знаю, не помню,

В одном селе,

Может, в Калуге,

А может, в Рязани,

Жил мальчик

В простой крестьянской семье,

Желтоволосый,

С голубыми глазами…

 

И вот стал он взрослым,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою».

 

«Черный человек!

Ты прескверный гость!

Это слава давно

Про тебя разносится».

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость

Прямо к морде его,

В переносицу…

 

…Месяц умер,

Синеет в окошко рассвет.

Ах ты, ночь!

Что ты, ночь, наковеркала?

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один…

И — разбитое зеркало…