(Глава 46). Пособник гнева.

Осенью  1953 года Иван Артёмович Свинков был объявлен пособником религиозного гнева, изменником компартий и долга. Партийное решение гласило: «Будучи советским посланником на острове дипломатий, Свинков объявил себя праведником нового времени, принял образ библейского Ноя. Соорудил из папируса ковчег и вывез местное население в неизвестные острова, сам доплыл до северных границ СССР. Чтобы скрыть факт подлога, репрессий, и всемирного потопа, сжёг папирусный ковчег, за что объявлен в розыск как дезертир, враг атеизма, советской власти, и пособник культа личности».
 Свинков заочно был приговорён к смертной казни за преступления отсталого характера.
Принимая во внимание самозваный партийный переворот, совершённый при содействий временного военного министра  Жукова, Иван Артёмович не признал лукавое решение трибунала, посчитал правильным надёжно скрыться от свирепствовавшей ереси, удалился в вечную мерзлоту тундры. Поскольку у него был дипломатический опыт общения со смиренномудрыми племенами, решил подобно ненцам, хантам, мансам и всем остальным северным народностям, заняться оленеводством и охотой.
За спиной Ивана Артёмовича ружьё-вертикалка подаренное ему вдовой полковника Александра Самойловича Скуратова. Молчавшая память о полковнике крепила его прямую спину. Одинокие лыжные полосы на ровном снегу, глубокие петли от лап Лайки, местами пересекающиеся с рядом ползущими не сходящимися линиями, завораживали умолкавшего в одиночестве, гонимого безбожниками заступника простоты. Кругом заснеженная бесконечная лесотундра с ровным глубоким снегом. Охотник одет как все люди тундры: оленья малица, высокие унты, не продуваемая ветром собачья ушанка. Мороз крепчает, можно не спешить, где-то рядом, совсем недалеко, охотничья дровяная избушка среди карликовых елей и берёз. Заряженная сухими поленьями и берёзовой корой печка - воспламеняется как порох. На загнетке жестяная банка с крученным чёрным чаем, в чулане: сало, замороженная оленина, и белая рыба муксун. Собака отстаёт, роется в снегу, ищет мёрзлую морошку, …и убегает вперёд, чует близкую отверделую морозную икру и молоку. Лайка единственный друг Ивана Артёмовича, и у него одно желание накормить досыта друга, самому отогреться чаем сваренным из сколов прозрачного льда. А затем, когда тёмные угли истлевших в печи дров, завершат свою мечту, спеть себе и собаке грустную песню про «певчую птицу свиристель, которая была вскормлена изобилием бесконечного множества жирных комаров и мелкими ягодными плодами лесотундры. Окрепла на сытной пище птица и улетела в южные страны, навсегда покинула дерево, на котором было свито её гнездо изо мха и лишайника. Сосенка долго хранила гнездо певчей птицы, скучала без песни. Но свиристель осталась петь на чужбине, больше не вернулась в родную лесотундру. Дереву без песни жилось совсем грустно, и оно стало чахнуть…». Песня сковывает грусть и седины Ивана Артёмовича белые как снег под низким солнцем, песня удаляет его славные годы в войну, напоминает спасательную библейскую флотилию из потопленного пеплом острова, долгие годы скрытой жизни которые могли бы окончательно отчаяться, исчезнуть в совершенно непредсказуемое направление. Его путь чистое снежное поле, и лыжные полосы двух параллельных линий давно прочерченные мелом ещё на школьной доске, отправленные знаком бесконечности в далёкую непересекающуюся с желаниями параллельную жизнь. Учительница спрашивает: - Где оканчивается бесконечность Свинков? Он думает, думает и отвечает: - На северном полюсе!
 Весь класс смеётся над словами его мечты. А математика не самый важный урок, интереснее всего зимний урок физкультуры на лыжном поле и география бушующего океана. Ему всегда хотелось выпрыгнуть из страниц географий, выйти из учебной лыжни и уползти на северный полюс к белым медведям, прочертить, не завеянные пургой, вечные, непересекающиеся, ползущие в бескрайнюю даль лыжные следы. Ему хотелось из капитанского мостика крейсера Варяг повергнуть в бегство самураев, переделавших свои мечи на дальнобойные морские пушки. Но никто не запечатлеет водный путь стёртый штормами, и эту прочерченную мечтой снежную трассу завеянную пургой. Если даже свиристель вернётся и захочет заодно с ним долететь до полюса, она заморозит крылья и не увидит неподвижную точку земли. Его грусть от этого ещё печальнее, он будет плакать голосом песни, песня окажется бескрылой, что для птицы хуже смерти, она станет ледяной снежинкой, окоченеет и свалится с мечтой о высоком полёте. Иван Артёмович тоже не в состоянии без снега украшать свою жизнь, такова песня его полёта, он как певчая северная птица, имеет свой личный голосовой сигнал наполненный незамерзающим смыслом. 
 …Когда-то ещё до войны мастер спорта из Уральского финансового института Иван Свинков закончил своё пребывание во всесоюзной лыжной команде не став призёром даже межреспубликанских состязаний.  Дипломированного юношу направили работать бухгалтером в горном зимнем курорте. Ему же, хотелось побуждать людей к лыжному увлечению. Для начала, зная рельеф летнего длинного уклона в обход косогоров и каменных выступов, он прочерчивал безопасную лыжню на свежем снегу и затем всю зиму наставлял неопытных лыжников осторожно сползать по проложенному, пологому заснеженному спуску. Тут он сдружился с лыжной фигуристкой Юлией. После долгого раздумья и хлопотного ухаживания, он женился на её фигуре и спортивном характере. Молодым выделили постоянную комнату на курортной базе. Юля имела, очаровательные внешние черты, но у неё не было очаровательной мечты, потому инструктору базы приходилось иногда ломать, беспомощные для семейной жизни, лыжные жердины, что портило его анкету, лежащую в парткоме. К тому же, на ответственной лыжне, какой-то неумелый кабинетный толстяк не устоял в скользкой стезе, поломал рёбра, и совсем большой курортный кабинет отстранил Ивана Свинкова от работы, с записью в трудовой книжке о его служебной непригодности. Он захотел уехать туда, где мало крутых спусков, мало людей, а снега стоят круглый год. Юля не пожелала оставлять привлекательность базы. И тут началась война. Свинкова мобилизовали во флот, Юлию тоже призвали, она стала снайпером. Больше они не виделись, в конце войны Свинков получил извещение, что жена подорвалась на мине. В скорости он был отправлен за границу, посланником особого поручения.
 Теперь после многих событий, у лыжника, моряка и дипломата одна верная подруга - Лайка, и ещё ружьё полковника Самойлова. 
 Заснеженное время шумно закрутилось пургой, смело страну и колеблющийся общественный строй. Охотник Свинков, стоял в стороне, не замечал перемены, они к нему сами подбирались заодно с удалёнными заснеженными годами.
Бывшая государственная звероферма, все наработанные предприятия страны, застылые пьяные правящие мозги, одновременно вместе одряхлели. Из партийной шкатулки выскочили обесцененные коротконогие управители бывшей большой страны. Обесцененную звероферму выкупил директор Борис Ентуш. Опустевшие клетки снова наполнились голубыми песцами и черно-бурыми лисицами. Мальчик из кочующих хантыйских стойбищ, что прирабатывал при зверинце, имел древний забытый нрав - вольный как пурга в бескрайней тундре, помнил, что зверьки рождены бегать вольными. Чтобы отмстить директору, за родовой ущерб и личную обиду, в полночь, одновременно открыл все клетки и ворота в загонах фермы. А сам ушёл вглубь земли, где всегда жили его предки. Зверьки разбегаясь, оставляли следы на снегу, частично их отловили, частично пристрелили в голову, чтобы не портить шкуры, большая часть пропала в пустоте бурана и снегопада. Неприспособленные к вольной жизни песцы и лисы стали часто попадать под прицел одинокого охотника Свинкова. Выстрелы вдалеке - громко слышны. К выстрелам подъехала, необыкновенно чёрная на белом снегу, квадратная машина. Ентуш заявил охотнику, что все лисы это его личная пушнина, и стрелок обязан сдать всю добычу как необоснованное приобретение, а самому заодно со своим устаревшим занятием удалиться на недосягаемое расстояние.
- Тундра простор всеобщий, зверь что бегает по заснеженной пустыне для того и бегает, чтобы за ним охотились. Запоры на клетках зверинца не моя забота, - объяснил Свинков, - я человек отстранённый, теснота моя печаль, это можно определить по удалённому состоянию души.   
- Меня интересует мои шкуры, а не твоя замшелая душа, - заявил Ентуш, - если не уберёшься из моей площадки, я ликвидирую тебя и твои отживший промысел.
Иван Артёмович от долгого общения с народом тундры знал, что в человека невозможно целиться, потому пустил два выстрела под капот машины. Сам, пополз по чистому снегу в сторону охотничьей зимовки, решил искать сопутствие у непересекающихся явлений.   
Из радиатора на белый снег стекала незамерзающая, крашеная жидкость.  Директор выстрелил из пистолета вслед лыжнику и не попал, он достал карабин прицелился, и пуля тоже затерялась где-то в пустоте его каприза. Тогда он достал трубку раций, и стал звонить силе, что обучена усмирять не приручаемый нрав тундры.   Ивана Артёмовича обнаружили из вертолёта, заковали и доставили в полицейский участок. Ружьё изъяли навсегда. Деньги за усердие, полицаи разделили согласно должности, в угоду недоразумениям подали в суд: «за покушение на жизнь, и нарушение государственной тишины». Но в судах остались судьи-праведники, которые помнили заветы Ноя, учли бывшие заслуги Свинкова. Не смотря на попытки нового строя выгрызать из жизни здоровые мысли и забвения, вторгающиеся в капиталистический строй, охотнику присудили: прощение, возмещение ущерба, и безвозмездное изъятие полковничьего подарка. Лыжи ему оставили, но они осиротели без ружья. Человек, сроднившийся с долгим снегом, был не в состоянии расстаться с его бескрайностью. Ему ещё хотелось с тем хантыйским мальчиком подружиться, но мальчика надолго отправили в тюрьму - закрыли в большую железную клетку, придуманную для вольно-рождённых людей. Хантыйский мальчик впервые в жизни продрог, когда ощутил, как остылая арматурная власть умеет сваривать зверинцы для людей.
Иван Артёмович закупил капканы, стал свою лыжную трассу отмечать вешками и заряженными капканами. Лайка потерялась, некому петь песню про свиристель, которая навсегда покинула родину. Он приобрёл породистого охотничьего щенка, родители которого бегали в нартовой упряжи. Ловля зверьков капканами давала меньший доход, но для  Ивана Артёмовича прибыль не являлась важным увлечением, лыжные следы, ведущие к полюсу земли, были сопоставимы с его постоянной мечтой. Зато для хозяина зверофермы Ентуша, прибыль была главная забота, носила решающее значение. В каждом добытчике меха, кто не работал на его предприятии, он видел зародыш враждебной среды.
- Твои капканы калечат мою прибыль, они даже способствуют изменению мирового климата, ты постоянно топишь свою избушку моими заботами, - сказал он назойливому охотнику, мешающему его глазам видеть личные выгоды очищенными от лишних людей. - Третий раз предупреждать не стану! 
Иван Артёмович понял, что без вооружения, невозможно удержать свободное занятие. И он приобрёл у торговца конфискованных винтовок новый карабин с невероятным запасом пуль. Ему показалось, что ловля капканами зверей не самое правильное занятие для правильного человека, сам почувствовал себя зверем, на которого поставил капканы промысловик. И тоже!.. Заканчивался сезон охоты, а чёрной с большими широкими колёсами машины больше не видно. Тишина, временами  непредсказуемо падала в чистоту тундры.
- Видно Ентуш увлёкся чем-то более занятным, травля одинокого моряка-охотника стала ему неинтересна, - сказал Иван Артёмович своей подросшей лайке, которой дал имя Шалун.
И Шалун тревожно залаял, прямо на них, отбрасывая слипающийся снег, наезжала большая жестяная пантера. Замедлив скорость, чёрная хищница стала стрелять в направлении лыжника и собаки. Лыжник хорошо помнил зимнее двоеборье, и роковые минуты войны, потому, не теряя время, скинул со спины винтовку, и одной пулей изменил направление живого металла. Жесть взревела, скрипнула, уткнулась в корягу и, остановилась, потеряла звук. Бритая голова, утратила покров меховой шапки, уткнулась в бублик руля и тоже заглохла; голое темя в ужатом тёплом вместилище краснело, смазывало руль алым сиропом. Совершенно не двигалась мёртвая голова. И собака злобно царапала умолкшего зверя.
- Учудили мы с тобой пакость Шалун, - с грустью сказал собаке человек, и закинул за плечо карабин. Он посмотрел в сторону где-то существовавшего полюса, и почему-то представил себе утомлённые тёмные глаза рыжего хантыйского мальчика, которого ему сейчас захотелось увидеть. Хозяин указал собаке путь в полночь, его лыжи принялись чертить на уплотнённом снегу две сходные черты, бесконечные как мысли двух полушарии в его раздваивавшемся черепе. Он повернулся назад, чтобы увидеть удаляющийся мёртвый чёрный столп. Шалун бежал впереди, Иван Артёмович чертил лыжную трассу в конечную, недвижимую точку своей жизни. Человек и собака шли на Северный Полюс, где много льда, жирной рыбы, где постоянно живут белые медведи.
 Шли туда, где остывает завершающаяся жизнь.
 Где истина не нуждается в дипломатии.