РАННЯЯ БАХЧА.   

Самое ласковое поле в степи – созревающий баштан, местами заросший высокой травой, куда любят прятаться большие полосатые кавуны; и нежный ветер шевелит тишину пахучими соцветиями. Это когда выстрелы одностволки осыпают искрами и дробями наглых ворон, выклёвывающих воронки в спелых арбузах.
Вооружённый караульщик всем забредшим отвечает:
- Нет арбузов, зелёные ещё, ого…оо, позже, позже, через недели две будут… - и добавляет тихо. - Жена моя ещё кавуны не ела, тебе кавун давать буду. 
Сам щёлкает, царапает ногтями большую, блестящую под пробравшимися сквозь траву лучами, выпуклую кору, - определяет, где поспевший арбуз. Под мышку и в шалаш, под топчан во влажную прохладу земли; с хрустом нарежет искры степи.
Старый сторож и зелёный как кавун экономист, - оба Юлианы, третий человек меж ними бродячий археолог края, обросший Родион, рыжие толстые усы его свисают, - будто лиса, - только задавленный хорёк в клыках держит. 
 Все, за вбитым в землю столиком сидят, грызут первый арбуз, самое сладкое начало в созревшей бахче. Пришёл наследственный хозяин нюхать новые экономические отношения, вычитывает торговый вес набухших земных глобусов. Охранники бахчи не всегда щедрые люди. Косточки ножом отделяют, которые на семена идут; те, что выплёвывают, не годны для будущего урожая. Чёрные косточки изо рта сторожа, лениво оседают на выступающий живот; эконом, свой плоский живот оглядывает, не задерживаются семечки, падают прямо на землю; смотрит на копателя, озабоченно выгадывает: сколько ещё арбузов нарежет дед Юлиан за всю вегетацию.
Когда пестики вянуть начнут охранник, не срывая корень с тяжёлого плода, достаёт ножом один только искристый гребешок; экономно давит нёбами сок, усталым умом думает: я не для того караульщиком тут нанимался, чтобы косточками плеваться.
 Рассуждают Юлианы о космических полётах двуглавых орлов.
Высокое время у златоустов, как побывавшее во рту семя, - не даст в будущем, богатство урожаю. Старый Юлиан медленно своё излагает, вроде сто лет прожил, и ещё сто будущих видеть собирается.
Молодой палит выученными доводами, не сравнить устаревшую грамоту бывшего колхозника, и установку нового землепользователя при новом режиме.
- Вы прожили как измотанное поколение, не владеете достижениями современности, и ваш прошлый строй, одно сплошное уныние, - молодой Юлиан, бережливо отделяет ножом скользкие косточки от мякоти, семенной материал запасает.
Сторож медленно сжал в наполненном рту сладкие красные искры, по нему видно, что он один хочет владеть тишью всего баштана. Археолог грызёт корку арбуза до травянистой белизны, мешает вызревшему в эту весну земельному наследнику выгоду сосчитывать. Много пороков упрятали прошлые слои веков в курганы степи. А баштаны были и будут, они наименование своё, - от создания света образовали.
- Не люблю, когда даже об плохих родителях, вытирают лощеные постолы, - твердит Родион, отрезал большой кусок арбузного гребешка и кончиком ножа вставил в челюсть. – Оставьте, наконец, Советский Союз в покое, дайте ему отстояться, тогда всякий поймёт, каким он широким стоял до наступившей земельной тесноты. Чувствую, по простору, в котором много тысяч лет дико бегала конница и собиралась воля предков, - проволоку жгучую протянуть хотят, упутывают шаги, не пройдешь где надо. Посмотри хотя бы на широкую вольность прошлых улиц, и теперешние проезды меж домами в высоких и низких строениях, - узость ума обнаруживается, внедрённое сжатие мысли теперешние люди мостят.
- А что толку от ваших просторов, трухлеющие развалины во дворах со свиньями, и одни камышовые кровли.
- Мой шалаш тоже камышом крытый, - дед Юлиан показывает на шалаш, - в жару дня, он прохладу бережёт; уж совсем ужато ходят те, кто не шагал по просторам империи, а прошлый строй мне, для улучшения общественной значимости целенаправленное образование дал. Я не учётчик, и не копатель, но среднюю вечернюю школу окончил, четыре вечерних года добавил к шести дневным; шесть директоров менялись каждое лето и в весну. Даже не знаю, откуда их брали. Всех приходилось спаивать, иначе выучиться невозможно. Не думайте, Юлиан Шатра тоже со всякими людьми образованными общался. 
Последний директор пришёл в вечёрку, с жёсткими намерениями поднять уровень посещаемости. Человек невысокий, костюм потёртый, шляпа с маслянистыми отпечатками пальцев, выбритый как убранная рожь, рассуждает толково, принялся утверждать: что не совсем каждому аттестат выдаст. Чувствуется! - потомственный наставник пришёл. Наконец и его удалось запоить, почти год не давали человеку вытрезвиться, не мог опомниться вечерний директор, - пора аттестаты выписывать, он авторучку роняет, коряво удерживает. У всех выпускников сияют в памяти размахи его удлинённой подписи. Больше других директоров продержался любезный Христофор Пантелеевич, - аж воспоминаниям сладко.   
Да…а…, послали потом желающих нас, кто хочет заочно учиться, - в Заводовский зоотехникум, и меня тоже. Шатра знает - как надо образование поднимать! Учебное здание спрятано в лесу, в усадьбе какого-то бывшего заводовского магната. Широкие ворота портала встречают огромной аркой при въезде, два льва прежде стояли, их революция заменили мощными хряками, одни клыки, что стоят для потомства. 
На экзамене вступительном, помню, мне задача попалась про: сливы, яблоки и груши. Говорю: - Я садом не заведую, вон Миша Ржавый, он бригадир садоводческой бригады, его и спрашивайте.
Потом спрашивают, по вопросу билета, какие дроби бывают?
Отвечаю: волчьи, заячьи, и кабаньи, у меня одностволка, других дробей нет!
Мы хорошо к экзаменам подготовились, вечером стол преподавателям установили, они тоже ребята не хилые, мне один худой длинный запомнился: ест, пьёт как трактор, всё рябое порося какое-то расписывал, канистры с креплячком опорожнялись, а порося необыкновенное, что он линейкой замерял, всё выше и выше вырастало:
- О таке рябе порося!.. - Оно у него больше осла выросло. - О таке ряббб…, - рука голову мою покрыла; …и свалился под стол. Я его поднять хотел, а мне говорят:
- Не трогай Игрека, это у него всегда неизменная привычка.    
 - Страна выращивала грамотных учителей, куда не глянешь, везде были призывы крепить учение, Шатра понимал время.   
- Почему тогда ваша империя пропала, если вы сразу всеми достижениями удивляли мир?! Не помогло вам ваше императивное образование. Проворонили державу, а тот, кто её сделал, умело старался.
Радион, сквозь прогрызенную арбузную корку, посмотрел на зелёного экономиста: 
- Изнутри страна морщилась, увяла как переспевший арбуз, а население полётом на Марс продолжало тешиться, в руководство серости пробирались, вот неудача прошедшего строя. Спокойствие установилось: будто в каких-то малых герцогствах и амманах отделившихся живём. Народы больших земель, не имеют право жить расслаблено, как в ужатые полукантоны. Скажи мне Юлик: имеешь ли ты основание жить заботами своего малолетнего сына?..
То-то, тебя земля и урожаи заботят, а не машинки-карлики нужны, многоземельные обязаны настороженно ходить, планета устлана минами зависти; у зауженных от скуки, постоянно потерянные заявления вылазят, начеку надо быть.               
- Вот-вот, - сказал Шатра, - я, когда шафёром работал, мы целый МАЗ потеряли. Значит, буряк с поля возим, машину поблизости во двор стройбригады на ночь оставляли, утром меняемся с напарником. Прибегает Пеня ко мне: где машина?
А я в вечер изрядно поддал; в бригаде – говорю.
Иду с ним в бригаду – нет машины!
Выходит, в гаражном дворе остановил; быстро в гараж. И там её нет, - молчим. Поехали в поле искать, машины катаются, – нашей невидно. Значит угнали! Весь день мотались, - село гудит с нас: целую машину потеряли. Вечером от отчаянья, заходим снова в стройбригаду, уже темнеет, охранником горбун Гушкин там сидел. Зовём его: - Дед Гашю, бай Ганко!
Не отзывается. А видно, что притаился в высоком балдаране.
Памятник Карлу-Марлу, что в середине села стоял, на реставрации в бригаде валялся. Из трёх секций статуя составлена. Живот полый, отдельной ступой для щепы служил, мусор внутри жгли. Бюст, капитально на штаны цементные установили. В сумерках – Гушкин стоит. Наступаем на горбуна, и всё кричим: - Мы тебя видим! Видим… Упёрлись в холод беленого алебастром бетона, отскочили, с испугу в заросли вбегаем, лбами в металл ударились. Орём. Обошли строение, - наш МАЗ. От радости – тут же в пляску пошли, топчем высокий балдаран.
- Нашли! Нашли, нашли… та-ки машииину!.. Снова на колёсах.
- Снова свеклу возили?
- Нее, нас на вывозку леса-кругляка в Табаки послали, а полуприцеп не подготовлен, без стопов и указателей поворотов, на пилораме в зарослях застрял, оброс вётлами, будто наш заблудший вездеход.
Говорим завгару: давай фонари, проводку, наряд выпиши, - мы тебе восстановим полуприцеп.
- Некогда, лес срочно со станции вывезти надо!
- Пусть по-твоему будет, проезжаем мимо милиции районной, знакомый старшина дежурит.
Артёмыч! – кричу, полуось до завтра пристроить нужно, можно у тебя отцеплю.
- Ставь на штрафплощадку, не уведут…
На обратной дороге подхалтурили, мебель завезли спекулянту одному, до вечера пропивали в чайной чаевые левые, дальше в долг тянем. Колхозный строй – время для утруски сознания. 
Завгар ездил недоверие своё издалека проверять, обмяк, когда увидел, что полуось задержана, наряд срочный выписал на выкуп арестанта. Получили деньги мы в кассе, и поехали лес возить. Вечером установилось всегдашнее желание покутить допоздна. Кучеряво жили в равенстве всех средств! Слышал: Америка нам не верит, а сами погрязли во лжи. Незаконное государство, на истреблении народа там усело. Пора его ликвидировать!
- Придётся победить, что бы поверили, - поддержал копатель древности, - люди неспособные быть честными, всегда ко всем подозрительны, - он поднялся, - пойду бродить по оврагам, может, что найду. Я давно определился: все племена, которые неправильно сидели в природе жизни, - поглощены. Правда звучит тихо, а люди стали бесчувственными к племенному единству, не надо чуждые народы пускать в нашу землю, она нам самим пригодится. Население материков разрастается беззастенчиво, у других тесно, а нам простор наш самим нужен, почему это мы другим должны его отдавать. Надо сокращать лишние миллиарды людей, весёлыми побуждениями, война народов не годится. Пусть другие, жёстко ограничивают своё разрастание, уйма народу. Сверхнужное количество вида! Надо же как-то с соображением размножаться. Каменной стеной придётся оградить наше дикое поле, не то задавят; эти люди пересытились не своим хлебом, идут парнокопытным стадом, и утаптывают все поля на своём пути, на них надо глядеть без сострадания в крови, они способны смять любое живое прорастание. Каждый свою землю любить должен. Чужак не кошка, чтобы его каждый раз ласкать. Чего они идут!? Нужен новый закон: никого не впускать в свою родную державу, нехай каждый у себя выращивает свои баштаны.      
- Вы что не поддерживаете наступление новых ценностей? – Молодой экономист не воспринимал величины численной убыли.
- Конечно не поддерживаю, они портят всякое самочувствие; одного инвалида берегут всеми телевизорами, а сто здоровых скрыто убивают. Мы не творили прошлых безрассудств, - копатель вроде пошёл, и вернулся, - я против  рабовладельческого строя, он у нас не прижился. Пусть каждый за свои провины сам отвечает.      
- Правильно! – подтвердил дед Юлиан, - и я вот тоже вижу, что великие события пошли разгоняться по степи, выйдешь устало на рассвете, встретишь зарю нового дня, утро как выпеченный каравай в печи, ветерок колоски шевелит, тихо шелестят деревья, боятся шума ненужного, и сам, всё время весёлым снуёшь, когда никто не мешает. Вчера целая толпа монтёров: с машинами, с бухтами кабеля, со столбами, линию высоковольтную проверяют. Куча ненужных работников. Завалили в наглую: нет ли арбузиков спелых?.. и почему они не своё хотят, что они баштан этот сеяли, сопали? Всё это мировое безделье давно зудит у меня под кожей. Настроение целого дня помяли своим вымогательством, укатил день ветреный, весь густой вечер грустным стоял, …и это только маленькая пыль.
Я тебе скажу: не надо потыкать безделью, давать больше чем забота требует, не думайте, Шатра время ловит, я почему караулить бахчу пошёл, потому что она лучше любого банка лечит глупости и всякое недоразумение. Ты Юлианчик не обижайся, я из слов этих ласку вытягиваю, твой родители мне как родня были, доброе дело не нуждается в опеке. Тут такая грамматика, Родион прав: когда империя начала падать, ты пацаном ещё бегал, я тебя не виню, а все остальные из общих ломтей себе вещи делали. Кто правил бывшим, - настоящее незаконно возымели, - передел предстоит, Шатра тоже откусил больным зубом ковыль из старого полигона, - конверсия называется. Перегоняли мы военные машины из одного края в другой, - кому-то они нужны значит. Сдал машину, лоскутки за предыдущую технику получил, и челноком обратно; снова за руль. Кто-то другой эшелонами золото вывозит, берег Дуная продаёт, или наше полотно дорожное соседям за миллионы уже приписал. Ну, и я, всегда плавал успехами по реке жизни, тоже за разоружение стою, а зачем столько стволов, такому мирному населению. Безъядерную программу решаю.
Перевалил Балканы, передал тягач без ракеты, - не на параде, - вооружения людям не нужны. Мне говорят – жди! Мероприятие прикрыто, под колпак назначение подпадает, угловатое дело светит. Выйдешь на край города, а там страна чужая видна, не пускают дальше; своих перегонщиков держат их генералы.
Жду неделю, две, – средства личные закончились. Много серых облаков превратилось в капли дождя. Одолжить шайбочки можно, но у меня суеверие запрятано, - в долг не беру.
В обед дня как обычно к киоску бедняцкому подхожу: «Последний грош» называется, в нём баницу творожную и бузу продают, - выстоять день на такой пище можно.
Цыганёнок один, сирота видно, не поёт Хранитель над его звездой, одно и то же повторяет: - Тётя дай на баницу, дядя дай две стотинки, смилуйся господин… - привыкли к нему, никто не подаёт.
 Каждый, на себе ощущает тот взгляд, который заслуживает.
Шарюсь в карманах - последние монеты увяли, наскрёб на две бузы и баницы. Себе и цыганёнку взял, отошли в сторону, едим и молчим. Быстро пустота в руках влезла, - не кукурузу теребим; в разные стороны разошлись. Вечером я расчёт получил, напряг пуговицы в карманах, утром уезжаю. Проезжаю на такси мимо «бузины» той, цыганёнок на своём месте, обмотан ветошью, – как итальянец в сальских степях. Издалека не слышно, но и так знаю: тётя подай, дядя дай…         
- И как, купил ему бузу?
- У меня что, время лишнее!.. я же сказал, что карманы наполнены, опаздывал я на обедню военную. Вот сейчас вы разойдётесь, и я тоже пойду дальше выгадывать, какая это птица зависла в небе, где поспевшие кавуны от ворон прячутся.
Снова начнётся: дядько дай кавун, дай два арбуза, это что тебе, бывший совхоз?! Нету, нету скажу, всё кругом зелено, - Шатра знает что говорить, я человек суеверный, мне сразу весь мир любить нельзя. Один на всём боштане! …А всех - очень много. Пойду нести охрану дня. Шатра знает, кому кавун можно срывать! Я, то ведь человек бывалый. Всё знаю!
 Нет ничего вкуснее, чем ворованный арбуз.