Подмосковные Вечера

 Москва город многонародный – миллионами людей кишит. Одних военных количеством не сосчитать - государственная тайна; новобранцами пополняется дважды в году столица. 
 Старшина роты из Таманской дивизии - пожилой фронтовик Краснослободской с войны знает, что новобранец никуда не годится, пока его по настоящему службой не поупражняешь, не уравновесится; он очень не доволен новым набором солдат, особенно шоферами; постоянно нарушают распорядок, на любое замечание  одно оправдание находят: призваны исполнять положенный технический час…
Восьмерых подготовленных в дивизии новых водителей, в Горький посылают – новые «Победы» получать.  Машина победы, - самая современная пуля будущей войны. Сержанта Стойкова определяют личным водителем председателя спецтрибунала Московского военного округа - генерала Барышева.  Для старшины роты Стойков - не солдат, только что числится в его подчинений; попробуй, найди его: если не спит в гараже, по городам всего округа теряется…
 

На выездном заседании трибунала в Рязани, громкое дело рассматривается: связанное с убийством, насилием, и захватом оружия в воинской части.
Одному из пяти ростовских братьев – разбойных воров и убийц, сегодня окончательным решением суда - высшую меру оставляют.  Председатель трибунала,  единогласно с заседателями подтвердили предыдущее решение военной юстиции, - с требованиями окружного прокурора трибунал согласился.

Ночью, в темноте при свете фар, езда по мокрому асфальту кажется бешенной.  До Москвы, больше чем, сотня километров остаётся.
- Тише Петя, тише, – указывает генерал.  После долгого заседания он всегда мрачным сидит, озабочен решениями судебного переживания.
 Колёса шипят ровно - с влажным покрытием играются, протяжно и уныло гудит капот, других машин на дороге мало.  Генерал задремал.  Где-то далеко позади тоже «Победа» фарами светит, Петя  машину победы – по далёкому завихрению ветра чувствует, за километры узнаёт.  Из Москвы только тяжёлые грузовики навстречу едут – полной массой давят на работу поршней.  Мотор задней легковушки тоже пределы сил показывает - издалека натуга ощущается.  Начальник спит.  Петя увеличивает газ, водительское честолюбие возбуждает увлечённость, подстрекает задор, колит страстью дорожную суету.  Нагоняющая «Победа» идёт нагло, обгон не показывает. Сержант упирает ногу газа, в конец возможности.
- Тише!  Тише было сказано!
Водитель срочной службы сбивает скорость, и чужая «Победа» заходит в обгон - укатила вперёд.   Сам бы ни за что не поддался, никогда…
Цвет – коричневый, левое заднее крыло недавно меняли – отличается краской при ночном свете фар.  Если бы генерал спал по настоящему, точно не оказались бы сзади, сам того не замечая солдат поджимает успокоившуюся после обгона, чужую машину.   
Что такое?..  У них задняя дверка открывается…, лежащий человек с немецким автоматом высовывается из заднего сиденья, - намеренно расстреливает судейский автомобиль.
Военный водитель резко тормозит, сырой асфальт  подготовленным оказался для разворота: без лишнего движения, только скрежет колёс, и длинный свист резины – Москва аж слышит.  Машина на полную мощь обратно поехала: водитель мчится с мыслью во встречную воинскую часть быстрее врезаться, убежать от пустоты трассы; в глазах, прямые лучи фар темноту сверлят, остальное - туман в мозгу.  Ночное селение будить без пользы,  – быстрее в Рязанский главный госпиталь доехать надо. Левая нога больно греет, немеет трёхглавая мышца, закованная сапогом щиколотка, обмякла - горячая тёрпкая усталость ноги сказывается  на всём теле  Стойкова.
Водительская дверка в дырках. Лобовое стекло сквозит пробоинами.  Генерал смотрит обессилено, на щеке - смола пятном прилипла, шофёр присмотрелся, из темноты – живой шмель впился в лицо судьи.   
- Задело товарищ генерал?
 - Задело! -  испуганным чужим голосом отвечает генерал. – Гони быстрее!..
По тому, как он влажно заключил своё переживание, Петя понял: ранение пустяшное, - царапнуло осколком стекла. Он смотрит назад через салонное зеркало заднего вида, а руль в руках становится бесчувственным, словно держит тёплый крендель из бабушкиной горячей печи в холодные дни бессарабской голодовки.
Сзади видны два чужих света. Неважно чьи. Теперь никто не обгонит.

… Срочное сообщение передаётся по связи рязанского военного госпиталя, - отправлена всем постам команда: в обязательном порядке задерживать все «Победы» с неродным задним крылом.  При автоматном сопротивлении – стрелять на поражение.
А освещённое лицо – человека стрелявшего лёжа из заднего сиденья наглой «Победы», было очень знакомым.  Петя рылся в волнениях памяти, пытался обнаружить: кто этот встречавшийся прежде, с лицом кормовой дыни человек.
…И вспомнил: это конюх с бригадной конюшни, где размещалась первая колхозная кузня, - он учеником кузнеца горн качал, надувал огонь для размягчения общественного металла.  Смуглый, с большим кривым носом, с всегда играющими зрачками – конюх дядя Гоча… - сттрреллял…   Прежде чем, что-то сказать он сперва в небо смотрел, потом говорил с землёй под ногами, …и давно, - ещё в голодовку умер.

Четверо одинаково одетых мужчин сидят, на одинаковых стульях. Прихрамывающий на левую ногу сержант волнениями полон, вглядывается в незнакомых людей, впрочем, один из них живой дядя Гоча, только моложе и полнее смуглыми скулами, они до самих глазниц заросли небритыми волосами, - в потолок смотрит «конюх», потом упрямо и нагло сапоги хромого солдата разглядывает, зрачки сами собой вращаются.
- Это, он стрелял! – солдат показывает на Гочу Маликова. Трое поднялись и ушли, бандит остался презрительно глазами крутить, набросился солдата душить. Его скрутили, и увели. 
Раны молодости быстро убегают от автоматных отголосков бывшей войны.  А общество сделано строгими правилами, равенство всех перед законом - дребезжит чётко.  Культура поведения, требуется от каждого - лично.   
 …Генерал – майор, - интеллигентный военный,  очень культурный человек, даже с личным водителем на - «вы» говорит, предлагает Стойкову  сверхсрочником остаться. 

Генерал благополучный семьянин. У него дочь - певица. Зять в военной  прокуратуре служит.  Весь выходной день он с семьёй на даче проводит: Подмосковье, тишина, свежий воздух.  Выезжают всегда с вечера. Там в гостиной фортепьяно, Лиза музицирует.  Все в восторге, она берёт недосягаемо высокие ноты.  Мама, -  Полина Валерьяновна, - гладкая, полная, чрезмерно важная генеральша, когда Лиза поёт, слушает с упоением, и всегда задумчиво, пышную голову с одного плеча переставляет на другое, -  может прослезиться.
Пете, больше нравится весёлая патефонная музыка, что идёт из соседней дачи.  Лизино пение скучное, её клавиши по зубам бьют, вроде неспелый плод надкусил.  Как уныние такое может, кому то нравиться, он вспоминает бабушкину присказку из её деревенских посиделок:
- Что за дурра! там вдали разоралась?.. – спрашивает Дудариха.
 - Так это же ваша Маша поёт…
 - М…мда?.. Ты смотри, как голосно, хорошо выводит!..
Лиза уже заслуженная певица, она конкурсы выигрывает, её даже обновлённая социализмом Европа – желает слушать.
С самого дачного утра личный водитель обкапывает сбитый грунт вокруг плодовых деревьев, забор перекосившийся восстанавливает, - поправляет шатающиеся, словно пьяницы, колья штакетника, сползшие мощёные дорожки чинит.  Едет на Клязьму «Победу» мыть, - умеет личное время кругом полезным показывать.
На обед, все садятся за большим столом в тени беседки.  Домработница Даша вкусными разнообразиями накрывает, много лишней посуды каждому ставит.
 - На воздухе, после холодненьких пятьдесят грамм, у меня всегда хороший аппетит, - говорит Полина Валерьяновна.
 Петя смотрит, на кругом заплывшие очертания генеральши, и не понимает - зачем ей нужен хороший аппетит?..  Сам мучается изображать медленное пережёвывание, пытается тоже пользоваться лишними приборами, что положила Даша, - скрывает скованность свою.
Разговариваются  за обедом, только содержательные разговоры: о композиторах, дирижёрах, актёрах, об артистах огромных театров, о поэтах, писателях…
 - Так жалко Фадеева, - говорит Полина Валерьяновна, - такой умница.  Столько людей на похоронах было.
 - Вот к чему, его пьянство привело.
 - Ты не прав Игнатий, когда стрелялся, он трезвым был, тут причина глубже.  До его «Разгрома», в двадцатом веке, никто не дотянется.  Всеволод Платонович уверен, что это вовсе не роман, а большая повесть, сразу переросшая в мировую классику.  Он даже «Железный поток» на втором место отводит.
 - Ни нахожу никакой классики: что одно, что другое - и там и там сплошное поражение Революционной Армии.
- А Виталий Владимирович утверждает, что теперь, живое движение историй прервалось, окончательно остановилось, - говорит, одна сплошная серая призрачность пошла. Писателей задвинули.
Этот Зверев решился по-настоящему застрелить Хрущёва, или так, плечо ему поранить задумал, вспугнуть захотел?.. – спрашивает генеральша, накладывая в опустевшую тарелку, холодную закуску. 
- Не знаю.  Следствие пока идёт.
-  Кто министр финансов – сейчас?
 - Нет пока никого, заместитель Зверева исполняет обязанности. Точно не знаю.
 - Говорят, после того как Вольф Мессинг отказался Хрущёва вождём объявить, его больше не пускают в театрах городов выступать; по сельским клубам теперь ездит.  Будто бы когда Сталин просил,  гипноз к нему применить, он сказал: - Иосиф Виссарионович, перед вождём мирового пролетариата гипноз бессилен. Сейчас стольких людей оправдывают. Все бывшие полицаи на волю выходят. Оказывается репрессии…, какие-то были.
- У меня на столе четыре стопки с Делами - на пересмотр,  никакие репрессии ни нахожу: одни палачи крестьянства, спекулянты, хапуги, воры, предатели, и прихвостни фашистские - полицаи.
- Смотри Игнатий Кондратьевич, будешь упираться, сошлют нас как Мессинга… -  навоз колхозный утаптывать.   
Петя плохо понимает о чём говорят, но делает вид соучастный, сути впечатлении соответствующий; он с обширной Полиной Валерьяновной согласен, и товарища генерала поддерживает тоже, …ещё больше.
Вдруг, писк из открытого окна спальни, маленький Игнашка проснулся – плачет. Побежала Лиза,  Полина Валерьяновна тоже пошла. Малый всё равно плачет, …и Даша там. Переодели, пытаются кормить, водичку сладкую дают, - ни успокаивается. Из рук в руки передают ребёнка:  бабушка взяла и качает малыша, всё равно не помогает, - пищит дитё.
Генерал тоже переживает, не спокоен за столом: - Полина!.. Обед стынет. 
- Ты как ребёнок, разве ни видишь, что Игнашка нервничает, Лизу изводит, у неё же - голос… 
 Генерал, вроде как виноватым остался, - крякнул, выпил один, и тоже пошёл внука успокаивать.
Водитель бросает нож, перехватывает вилку, из большой посуды накладывает себе в тарелку – всякий румяный мясной аромат; пока никого нет, впихивает вкуснятину, – рад мальцу.  А тот, слышно, орёт ещё больше. Все  суетятся, бегают, разволнованы.  Полина Валерьяновна - руки скрестила на грудях…, скорую медицину хочет вызывать, - в больницу собирается…
 - Петенька - деточка, заводи машину – ехать надо…
 - Никуда ехать не надо! – говорит генерал.
Петя давится отбивным мясом, жевать как-то не годится - проглотить не может, от излишества пищи дерущей горло, - глаза налились, под стол зарылся, вроде сапоги сползшие поправляет, выплюнул вкуснятину.
Лиза, - то выносит малого во двор, - то вносит в комнату, качает Игнашку, и сама тоже плачет.  Все вокруг советы дают, всполошены, для успокоения малыша – изобретениями перебираются, прибаутки выдумывают, игрушки суют…  Тот, вот – вот, вроде затихнет, потом как запищит, и тянет на весь дачный квартал две высокие ноты – в маму голосом пошёл. 
Солдат стучит каблуками в землю: сапоги в ногах установил, с воздухом снова в груди, ремень поправляет и тоже ко всем, - к Игнашке идёт.
Весь покрасневший от натуги - плачет малыш, и один он знает - чего хочет.  Остальные на догадках помешаны, вспоминают: что в прошлый раз помогло, советами перекрикивают друг друга. 
Передают Игнашку в руки деда, крошка уложил голову на генеральское плечо, захлёбывается от плача, на солдата уставился.  Женщины кругом замешкались, окна шире раскрывают, с земли игрушки выброшенные подбирают.
Петя смотрит на посиневшую малую рожу, - в отместку пока никто не видит, гримасничает: язык выплёвывает, ладонями уши подменил – и машет растопыренными пальцами, выпученными голубыми глазами, - мокрые зырки сверлит.
Гык…, Игнашка резко замолк.  Ему дали бутылочку с соской, он жадно вылакал молоко, …и уснул. Генерал на женщин с укором поглядывает, что-то служебное, важное вспомнил, он плавно передаёт внука жене, к столу возвращается.  Лиза улыбается сквозь недавние слёзы:

 - Только один папа умеет Игнашку успокаивать.

А на соседней даче именины гуляют.  Патефон из пластинок извлекает песни: Руслановой, Шульженко, Утёсова, Радж Капур поёт, частушки Мордасовой разносятся… - в хороший день родиться надумали: тепло, свежо, зелено кругом, и музыка тоже хорошая.
Гости именинника заходят с цветами, с коробками, упаковки несут в серой бумаге замотанные, на такси подъезжают.   Ещё одна коричневая «Победа» стала рядом с вымытой блестящей генеральской машиной.
Из открытых окон восторги выскакивают: чья-то красота судьбу нашла, доходят пожелания добрые, льются утончённые щебетания, звенят тосты счастье предсказывающие, жизнь удачную молодым порочат, во всю «горько» требуют, жениха и невесту поздравляют.   …Оказывается свадьба.
День потихоньку устаёт, с реки свежей прохладой несёт.  Петя после обеда удаляет сухие ветки с плодовых деревьев, и зелёные, уползшие за межу участка, тоже спиливает, так положено по уставу садоводов.  Ему с высоты вся свадьба видна: стучат посудой, гул, визг, стоны под нависшими кронами яблок, кто-то песню заводит.  И на время стихло, вроде все куда-то удалились, потом музыку тихую, медленную завели – танцуют парами, и девушки хорошенькие есть, в кримпленовых платьях друг с дружкою танцуют.   
Мелкие веточки водитель накромсал, в угол на высыхание снёс, толстые жерди пучком уложил, едва заметно побелку в стволах обновляет.
Генерал проснулся после обеденного сна, хмурится на заходящее солнце, сморщен излишним отдыхом.
 - Хватит на сегодня Петя, оставь на следующий раз, посиди, не к спеху, сейчас полдничать будем…
Председатель трибунала: в объятии ветра, пойменного простора земли и близкого леса - добреет, даже улыбнуться может.  Лиза снова тренирует голос – готовится побеждать конкурсы.  Вечером её муж с дежурства приехать должен, их в кино отвозить надо будет, водителю тоже билет покупают: на задних рядах, - он зрение имеет хорошее. 
Из открытых окон гуляющей дачи стали вылетать: тарелки, стаканы, подушки, бутылки, стулья; раздетого парня выкинули в окно.  Другого – кучерявого, в узких штанах, тут же – бьют.  Пьяные, по садовому участку расползлись: нарядные женщины, девушки, парни, мужчины снуют с мрачной уверенностью,  уставшим весельем взбудоражены, - все что-то  выяснить хотят.  К забору дружки подходят: - А ну, батя, убирай ограду! – кричат на военного судью, пьяные парни. - Нам тесно, гулять охота, простора не хватает…  Целых пять человек, хватаются за рейки, и начинают раскачивать ограду. Прожилины срываются с кольев, и все пятеро штурмовиков распластанными лежат под свалившимся  щитом.
Генерал раздосадован.
- Что вы делаете!  Безобразие!  Зовите хозяина – молодые люди.  Где Александр Артёмович?
 - Ты лучше скажи мужик, чего у тебя забор трухлявый, тетивами не укреплён? - возмущаются выбравшиеся из под штакетника люди. – Давай, пробуем дальше узнавать: почему горбыли распилили, а не ошкуренными прибиты, вот и сгнили преждевременно.
 - Зовите немедленно Александра Артёмовича!
 - Ах, тебе значит, дядя Саша нужен, - я за него.  Не подхожу? – распоясавшийся конопатый парень со стальными передними зубами направился на пижаму, выяснять вопрос хочет. 
 - Игнатии?.. Барышев! – кричит генеральша. - Что там такое?
 - А ну бабуля иди тоже сюда. Помогать будешь…
Шофёр схватил рыжего за волосы, вывернул шею, и коленом отправил в заборную брешь.
 - Не надо Петя, милицию вызовем, - сказал генерал.
 - Что?!  Милиция?  Мы сами милиция, сейчас по закону разбираться будем.   
 - Пусть Саня Кот идет сюда! – крикнул в направление свадьбы длинный с кошачьими глазами и прыщавым лицом.
Заборокрушители пошатываясь, подобрали сорванное штакетное звено, и как гладиаторы с копьями и щитом - пошли завоёвывать соседнюю половину. 
Солдат, удерживаясь за толстую ветку рябины, выворачивает удлиняющееся тело, и подошвами сапог отправляет щит обратно. Нападавшие соседи - теперь поверх щита свалились.
Подошли другие, ещё совсем не испачканные, чистые, - за своих решили заступиться .
…И подорванная с тяжёлой ветки кол – распорка, раздвоилась на голове очкастого толстяка, - и впрямь трухлявый пилолес. Солдат подобрал плотный рогатый дрын из тех, что спилил, и привычной сноровкой вынесенной из сельских уличных драк, уложил всех отчаянных пьяных драчунов, в зелёную траву тёплой летней земли завоевателей разместил. 
… Кто за голову держится, кто плечо ощупывает, кто-то, сидя штанину задрал и ногу оглядывает, другой ягодицы теребит, иные лежат - вообще не шевелятся.  И все как-то притихли сразу, успокоились: словно своё долгожданное получили, в лишнем не нуждаются, всё уже имеют;  только женщины галдят непонятно на кого, некоторые поглядывают на солдата занятого окончательным восстановлением заборного порядка.
Генерал с женой закрылись в помещении, спорят, советуются, оставаться ли на ночь, - судье репутация важна.  Решают – ехать в город.
… На даче Александра Артёмовича опять патефон завели, побитые и небитые снова пляшут во дворе на огороженной территорий, смирились с простором, его снова стало хватать.
Пожилой человек пришёл помогать солдату чинить забор: хвалу службе даёт за то, что имеет школу полезную, - умеет буйных усмирять.   Отставной полковник юстиций просит соседей не обижаться: генерала хочет видеть для извинения, в гости всех зовёт; а солдата совсем настойчиво девушка одна приглашает, особенно как-то зазывает, подмигивает.   Явно побитый – Рыжий, лезет обниматься.
 - Ну, ты Ванюша и драчун, - говорит он, – ловкий с пьяными биться, на трезвую, мы бы тебя вмиг одолели…
 Генерал принятое решение – уезжать, не хочет отменять: уговоры Александра Артёмовича, и даже просьба Полины Валерьяновны не помогают.  Ужин сделали быстрый, и все поехали. По дороге в город генерал всё удивлялся действенному решению водителя, всё взмахивает, изумлённо очки потеющие протирает: как это солдат такую простую развязку сумел найти в сложной неразберихе.

Солдат молча, следит за вечерней дорогой – она тянется как уставшая кляча, ужатая оглоблями понуждения, -  едет тихо, как любит генерал, ему не понятно само удивления, не представляет, как по иному, может быть.  Лесистые километры упираются сплошными соснами на всём пути, не дают вспомнить что-то важное. Волнение от запаха хвои, и тайны дачного сада не меркнут так быстро как солнечный день.  И та девушка что подмигнула, - постоянно стоит у него в глазах.