САНАТОРИИ   им.  ЛЕРМОНТОВА.   
День начинался радостным:  с близкого берега нёсся курортный воздух, целебный парк ранним солнцем горел, дружный трепет бесчисленной новой листвы гладил порхающее самочувствие. И само давление крови тоже ласкало отдохнувшие  вены сердца, - из груди вылизала упругая жизнь.
Главврач санатория Шульга, со всем медицинским составом: провожали пожилую селянку  закончившую курс после лечебного восстановления.
Строгая начальница обнимала уезжающую женщину, её всегда мрачное докторское лицо, вдруг размягчёно смотрело, остальная медицина тоже улыбались.
Главврач вспомнила как три недели назад, во время приёма, эта поступившая тогда больная, почему то помешала ей, сосредоточится на строгом выговоре, который она намеревалась вынести всему, улыбчиво прощающемуся  с селянкой, персоналу.
 Небывалый случай во дворе санатория: все работники собрались вокруг человеческой простоты, - они себя едиными чувствовали.   
Сама крестьянка, которая залечивала в санаторий уставшие годы, выражала скомканную неловкость от непривычной возни вокруг  всегдашней своей обыкновенности, и того постоянного внимания которое  заглядывало к ней. Собой  она носила беспрерывную сельскую тяжесть минувших пятилеток, и нигде, никогда до сих пор не отдыхала. Почему то в отдыхе – обнаруживала организованную скуку своему состоянию.  От беспрерывности долгого напряжённого труда когда-то гибкие связки устали, огрубела кожа.  Каждый оборот солнца неуклонно заглушал удары громкого стука её сердца.
 Расположением воззрения, она всегда приклонялась только урожаю земли, растущему под присмотром  близкого солнца.  Работая дояркой, вставала далеко до зимнего восхода, молодые ноги в резиновых сапогах ежедневно месили глину длинной дороги ведущей к работе за селом;  шла вместе с напарницами судьбы, они не давали ей потерять направление ходьбы, когда досыпала секунды в движении.
 Во время уделённого часа личному огороду, тянущемуся вдоль улицы, иные проходившие мимо неспешащие люди, надуманными разговорами отрывали её от срывания сорняков, принуждали в ужатом времени, нелепицы выслушивать. Она тогда настоящим, - пребывала в зависимом самочувствии, вела разговор, и незаметно для себя мотыгой тоже водила.
 Незначительные её пожелания, что вмещались в коллективном  трудовом стеснении, не знали иного опыта предыдущих поколений. Потому она покорно давала благодарное преклонение  своему времени жизни.
На упругой простоте её лица, в скрытых сухожилиях главврач санатория увидела: измученные полстолетия беспрерывного труда, и устоявшуюся пользу от воздержания пищевых норм во всех православных постах.
Утвердившийся сельский строй, в основном изматывал людей слишком совестливых, - с содержательной отдачей трудовой повинности, - принуждённых сдержанно воспринимать колеблющуюся действительность.
Грамотные люди – читали сказания всех газет, и выжидали иную систему налаженности; хитрецы и ленивые тоже не выносили текущие порядки, хотя были влюблены в подходящую формацию; выборочно предпочитали удобства текущего социализма, в котором разрешалось извлекать выгоду от социального безделья.
Надежда Мачева, с самого детства была приучена ценить в людях исключительное трудолюбие. В человеке, увлеченном полезной работой, каким был всякий ручной труд, находила приличия жизни. 
- Да,- признавала она некоторые чертовские черты, дьявольского характера иного человека, - у каждого свои пороки сидят, а этот к тому же работный селянин, не ищет пустых минут, гляньте на его огород без сорняков и низко подрезанные деревья… 
Хорошее – всегда то, что видно; плохое не обязательно слушать. Лучшее – это достойная жизнь, к которой ведёт природная склонность, она предел всякого достатка.      
Её голос, глаза, морщины: выражали застенчивую искренность, глубину открытых чувств, которые растеряли люди, не находящие в совести - главный признак человечности. 
Здоровалась она всегда, широкими словами искренней доброжелательности к человеку, с поклоном, на сердце руку клала, - а человек тот, немного отставший развитием по пути лет, с годами не приобрёл положенные мысли. 
Идёт, остановившийся в селе, - откуда-то пришелец  Пармак Калынов с женой, по ещё тёмному утру идут, здоровается он в близости с неким прохожим. Разминулись. Пармак принимается встречного поносить, - селям его, тот не принял…
- Почему не принял, ответил же тебе человек - говорит жена, - сказал: - Утро доброе…
- Какой принял?  Ненавижу, когда невыразительно здороваются. Я хочу, чтобы он со мной высоко поздоровался, с восторгом ответил, как тётя Надя Мачева: - Открыто! Громко! С поклоном.
Спускаюсь вниз по улице, она прополку огорода делает, - здороваюсь!  Иду обратно, забыл, - снова кричу здрастье.  И она каждый раз с поклоном отвечает. Извини, говорю, второй раз селям даю.   
 - Два раза больное слово сказать – грех. А два раза поздороваться не грешно! – Ты поняла её слова?!
Её слова исходили из внутреннего состояния человека не умеющего кривить свои мысли и умеющего, с добром всякое воззрение высказать.  Говорила она с докторами стыдливо, с заметным удивлением, что действия обыкновенных явлений, нуждаются в дополнительном пояснении, и вообще её смущало, когда такие учёные люди отвлекаются на её присутствие.
По палатам ходил настоящий поп, он опахалом святой водой всех обрызгивал, - собирал деньги на храм.
- Батюшка: не благо в силе, а сила во благе, благослови: - сказала она, и припала к его руке…
- Сколько у тебя внуков? – спросил поп.
 - Десять, и три правнука…
Вторично поцеловала руку, снова пожертвовала на храм.  Когда поп вышел она, не теряя  улыбку, сказала: - Хаа… очаровательный священник.
…Тут, в Лермонтовский санаторий, как раз к её уходу, ещё Большая депутатская комиссия ходила. У кого-то,  из ещё Больших, появилось желание украсть санаторий. Поэтому комиссия переходила из палаты в палату с нужной осторожностью, собирали имеющиеся замечания на недостатки и недоработки старой лечебницы. Нашлись больные, которые любили долго исцеляться, и недостатком многих процедур недовольными были. 
Главврач санатория шла вместе с комиссией, в хвосте большой надзорной толпы, и тоже записывала все жалобы выздоравливающих.  Водила ручкой гладко, отрывисто нажимала, порой нервно писала, видно, что не согласна с замечаниями больных, не болеющих за будущее положение лечебного учреждения. 
 Толпа докторов в отбеленных халатах и без халатов, вошла в небольшую палату  к двум женщинам, - заполнили всё свободное пространство.
В коридоре тоже стояли медсёстры, и главврач с ними.
Больная, что была моложе и сытая видом, похоже, готова была к приходу проверяющих, она передала им исписанный лист. Лист положили в папку, и старший повернулся ко второй, – пожилой женщине.
Мы по поручению депутата Селянина - сказал он, - избранник спасает  Лермантовский санаторий.  Как к вам тут относятся?
Из сказанного женщина поняла, что сельский человек городских спасает, поэтому она смотрела виновато, содержала притуплённый взор.  Немного испугалась такого большого народа, чувствовала себя неловко от того, что столько много служащих имеющих вынужденную заботу,  пришли больное состояние изучать, тратят своё важное время лично на неё.
Впервые в жизни, она не делает работу:  ещё и сидит перед разбирающимися в управлении, стоящими людьми - любезно назначенными бдеть порядок.  Виноватыми, ласковыми глазами она обняла всех докторов, обременённых важными вопросами, с глубоким уважением смотрела на неведомый труд проверяющих, жалость к этим людям растворилась в её нежных объятиях. Она пребывала в стороне от непонятной суеты, в смирении находилась   душа, что где-то постоянно ищет в себе пороки мешающие доброму миру.   
Люди из комиссий невольно раскрепостили своё ужатое настроение, они почувствовали, что их обволакивает какое-то далёкое, неведомое облако обыкновенной доброты, им даже показалось, что их скоро пригласят на обед.   
Как Вы себя чувствуете матушка, - переспросил председатель комиссии, - есть ли у Вас замечание к персоналу санатория?
Праведность сказанного слова, она ценила больше всего, всегда боялась случайной неправдой осквернить речь своей души. Ей всегда казалось, что только ложь мешает праведному пути света.
Маленькая женщина виновато наклонила голову, сказала, что содержала в себе, спросила саму себя:
- Что это такое?  - Лежать, не работать, а тебя ещё кормят и, сердечно беспокоятся. 
Усталость положенной мысли утонула в её глазах, говорила она страдающим сердцем, приложила руки к сердцу, и тихо из глубины души добавила:
 - Здесь так хорошо. Тут такие чистые люди. 
Руководитель комиссий долго молчал, потом закрыл папку, он нашёл взглядом Шульгу, ударил пальцами по твёрдому картону: - То, что мы видели и слышали – Елене Петровна – достаточно для надлежащего вывода. Мы убедились в достаточной полноте вашей работы.  Санаторий делает всё нужное для больных людей.
Он повернулся к селянке: - Желаю Вам матушка, всего доброго, выздоравливайтесь, и долгих Вам лет.
Потом все вышли из палаты приободренными от убеждения, всегда иметь в душе здоровое наследие лермантовского санатория.
 Комиссия завершила добросовестную работу.

… - Кто она такая? – спросил, выезжая из ворот санатория  нахальный  таксист, он впервые видел одновременную любезность всех врачей, с опущенной губой удивлённо таращил глаза на бабушку, а обращался к сидевшей сзади молодой красивой женщине.
- Мама, – сердечно ответила красота.