Кооператив  «Рейс мусора».
               
- Что?..
- Что, что!? Кооперативы разрешили, НЭП вернулся, пора деньги из мусора волочить, лови золотник - коли в руки катится. Новая пряжа тёплее вяжет. Переустройство к нам подкралось. Бывший строй пропадает!
- Вот это наука, а мы её не знали. Наливай…
В красный уголок зашёл начальник ПМК Виктор Никитич Бучацкий, поздоровался с Гришаевым за руку, проницательно посмотрел на новый «дипломат» который лежал на столе, левую руку Гришаев не отводил от лощённой черной кожи. Остальных, начальник оглядел как демонстрантов на седьмое ноября - с расслабленным солидарным признанием. Спросил: 
- Ну что пионерская зорька, извините меня, придумали название кооперативу?
- Придумали Виктор Никитич, - назвали «Рейс мусора».
- А почему мусора?
- Больше ничего в голову не пришло, видели, как самосвал опил, на свалку вывозит, вот и назвали…
- Не годится, ну что такое, наше ПМК с переходящим красным знаменем, и какой-то рейс мусора, и так с Куяльницкого лимана, извините меня, тиной тухлой несёт. Если уж начали сочинять, то я точку поставлю: «Рейсмус» - пусть называется ваш кагал.
- Точно, - сказал Ростик Тучкин, - размерено строганная доска с двух сторон и рейсмусовый станок, два начала нашего кооператива. То, шо любишь!
  - Кто у вас председатель?
- Ну, я! – Ростик сделал шаг вперёд, недавно мобилизовался, сержант гвардий. Его никто не назначал.
- Извините меня, евреи у вас есть? – спросил Никитич.
- Ростик оглянулся: - Вроде есть…, даже двое.
- Пусть еврей будет направляющим, а то без еврея ничего у вас не получится. Надо чтобы без паники и зазнайства умели деньги обналичивать; высчитывать будите по распоряжению товарища Гришаева. Суммы, которые ПМК станет вам переводить, до копейки наличными заносить мне в стол, в этом суть сочетания. Не то… я вас откапал, я и зарою. Поставлю точку в установке начального отчёта. Вы без прилипания к госпредприятию существовать не можете. Так партия решила. Госпредприятие – это я. Начинайте пионеры, и без дураков! Посмотрим, что получится, а если извините меня, не получится, …будем ликвидировать, - начальник ПМК выразительно насупил брови, полузакрытыми глазами подтвердил Гришаеву, что такой порядок подкрался навсегда. - По взращённому уставу всё складывается. Новое сословие достоверно созрело! – сказал уверенно он, и вышел.
- А мы когда наши деньги подсчитывать будем, извините меня, - возмутился  Саша Бранбурский, - он у нас всё уводит мы, что даром создаём новую экономику. От таких трудоуказателей одна умора, все слышали, как этот чванливый гусь учит нас жить, говорит: «без еврея толку не будет», а то сами не знаем. Пора входить в мировые финансы, устали от нищего приличия. Я председателем буду, моя жена Ира, - бухгалтер. Станем карманы штанов - изюмом успеха наполнять! Кто – За?
 Ростик по сторонам смотрит, боится противоречия обнаружить. Четыре человека подняли руки за Сашу. Он знал, что главная рука у Гришаева; сержант погладил шею, свою «клюшку» поднял выше всех.
- Единогласно, все пятеро за прогресс. Пиши Ира, протокол, - обрадовано сказал Бранбурский.         
Ира принялась писать, поднялся Гришаев, кулаком упирается в чемоданчик. Начальник снабжения Чунского леспромхоза - из черноморских краёв человек. Сибирский хвойный лес полюбил, каштаны, и акации Одессы с детства любит. Наши, кто не окажется в России - все начальниками ходят.
- Что я увидел: столярный цех мехколонны простаивает, подъездная рельсовая ветка заржавела. Составные части есть, а целесообразности нет, и это не самое большое разочарование. Чтобы не говорил Никитич, а без лично моего участия ничего не выйдет. Я шлю вагоны с пилолесом, ваша задача их толкать. Вы хоть понимайте что это такое, забудьте сто двадцать и двести пятьдесят, мне нужен отстёгнутый наличный миллион. Деньги – любимые дети властвующей системы, они линия ощущений, учат быть решительным и самим собой оставаться, наставляют обнимать запах не тронутых рукой банковских пачек, и ненавидеть весь противоречивый мир. Это не всегда хорошо, и очень неплохо. Деньги - текущее время, или мы их оседлаем, или они нас похоронят. Обстановка полувоенная, революция совершается незаметно. Штурм главного дворца откладывается. Столярный цех для затравки, тоже подойдёт, годится для уплотнения средств. Кого ставим начальником цеха?
- А вот, пусть Фигура командует, он пять лет советскому инженерству обучался.
Лёша Фигура поднялся, действительно фигура – под два метра.
- Хорошо, - согласился Лёша, - будем стругать тёс и плаху, столярка дело продвинутое в населений, был бы лес без сучков, а мы крепко постараемся.
- Именно, постараться надо. Ещё раз заостряю своевременное понятие, - повторил Гришаев, - цех нужен для удержания формы переходного периода, пришла пора возвращать упущенные возможности, вагоны должны растворяться в денежной массе. Россия страна богатая - всем хватит! Рубль - по дрова не плачет. Слабость и неуверенность, это хлопотное дело, никуда не годится, не следует уходить в квёлую сторону. Миллионы, скучать будут без нас.
- Вот это оборот, - подумал Лёша Фигура, - какие миллионы? нас этому не обучали, сотню другую к зарплате прибавить, и то приобретение. Тут эксплуатацией человека человеком пахнет, нарушение кодекса коммунистической морали может пробраться. За это по Сталинской конституций - расстрел положен…
 Гришаев уехал высылать вагоны с досками из Красноярского леса. А кооператив «Рейсмус» устав принялся сочинять; пока перепечатывали на разных бумагах разрешённый порядок, наличие средств утверждали, печать резиновую заказывали, сейф приобрели, - вагоны успели тысячи километров отстучать. Некуда отборный материал складывать. Главный инженер, главбух, сам начальник мехколонны - телефоны угнетают, напрягают старые связи. Никогда такое не наблюдалось, тяжело расходятся вагоны с лесом. По всему Союзу кризис платежей установился, миллионы застряли в мозгах, никто не в состоянии мысли прошлые в кучу собрать. Воровать дело не хитрое, ни всё наличие ума исчерпано. Все берутся гужом рядить, а неумело запрягают. Ни у каждого мармелад получается.
Понаделали много всякого, собственности на весь век хватит, и главное всё ничейное. Люди, что были передовиками социализма в сторону подвиты. Другое понимание установилось. Распоряжаться общественной собственностью не научились, а выхитренные всегда найдутся. Старая экономика тонет и разваливается - ласкать некому. Таскать по две-три доски не годится. Вагонами возить - тоже не ресторан в Аркадии. Сибирь весь мир насытить может, один эшелон другому дорогу открывает.
 Заграница сказала: раз вы не знаете что делать, мы не доктора вашим генералам и партийным пьяницам, платёжные бумаги, вброшенные для оборота и лечения, внедрим. И тоже, не мешайте техническим сотрудникам и кандидатам наук, у них энергий больше чем во всём вашем ЦК. Рублёвые единицы в миллионы переделают. Такое створят, что никто не поймёт.
 Одна чеченская женщина, пятнадцати партийным миллионам вполне разумно говорит: - Уберите этого мыслителя перестройки, он соображения не имеет.
У всех лица каменные, молчат, как сыворотки напились. Вы поняли, куда мы пришли? Негодный аппарат отобрался, пропали передовые кадры. Много всего без приспособления даром ютится,  новые выдвиженцы по надлежащей надобности красиво разместить сумеют, установятся положенные расчеты. Чутко расслышали полученный приказ:
- Всем на запад! Шаг в сторону запрет. …И не заикаться!
- Вот это удовольствие, - подумали вызревшие дельцы - всё так просто, а мы то, думали…
И пошли составы по предусмотренному назначению, не мешкают с добытым ленинской гвардией золотым запасом. Имущества со слитками, всем, что ценнее золота, в разные стороны  двинулись. Неведомо плутать принялась соцсобственность; шипят трубы с газом и нефтью. Всё ничтожество цели, ярче яркого обозначилось, плохо соображают, размещать не успевают, …а хвастались. Партийные угодники напряжение сутуги ужимают, обрастает бешенством похоть, кричат: давай, давай принимай, у нас много чего, вся страна - наше имение; знающие порядок удерживать, списаны и подвинуты. Складывай триллионы - потом разберёмся.
Всё наработанное в коммунистическую эпоху, за полвека не распродать, видно, что страна не хило надрывалась. А недра, вообще бездонные – учёта не имеют. Те, что совестливыми и глупыми родились, пусть щепки подбирают, чай из моха заваривают, раз не умеют жить. Худая экономика - поцелуй государства. На эксплуатации безразличия - устроены отношения. Щедрая на раздачу богатств сидит власть. Сдержанных верующих для того и задвинули, чтобы не мешали приобретать удовольствия; кто им виноват, что глупыми и совестливыми уродились. Кругом блажь, зачем другое нужно, когда по всем континентам свои имения раскидывать можно. 
- И разве не удивительно, - говорили знающие, - не с того начали. А всего-то нужно здравый смысл привлечь и полезный труд наращивать.
Громко стучат рельсы, снашиваются от нервного напряжения.
Вагоны с кругляком пыхтят во все стороны и страны, в заманку уволокли всех, увели без сожаления. Пилорамы в Сибири устали, не успевают за лесорубами. А у ПМК - своя пилорама, завизжали пилы ржавые. Опила, сколько хочешь, а эта испорченная советская власть всё никак не уймётся, не угомонятся самосвалы с мусором, ленинские рубли истлели, а их всё складывают, суетятся отсталые, блуждают по распроданным просторам.         
  Ну, - рассуждает Лёша Фигура, - тут без старых знаний не обойтись. Сбыта сырой доски с выгодой не предвидится, деньгу настоящую перестали печатать. Сушить будем лес, и старые запасы выбирать.
 Пилорамщики сигареты с фильтром закурили. Девять столяров всё махоркой, салом с картошкой обходятся, питание ограниченное, курят дымно – живут пыльно, носовые платки наполняют, прошлым строем научены родину любить. Старая деньга в старых кошельках водится, надо спешить пока товарищи рабочие не растратили рвения на шести розданных сотках. По-новому уважение предстоит нарабатывать.
- Я на буржуя не учился, для меня справедливость родная тётка, – Лёшу волновал не свой интерес, состояние всего общества проявляло значение для его заблудшего роста.
 Старается Фигура, думает он самый знающий.
Сушат доски и балки, сборные элементы готовят; двери, окна, столы и табуретки делают, клея деревянного негде достать. На складе заставленные бочки с ПВА обнаружили, даром густоту набивают, …и снова пошли чесать столяра спины мокрые.
Дачное население строганным сибирским лесом дышит - до девяноста лет прожить можно в дровяном жилье! Очередь на садовые домики - существенная образовалась, две бригады плотников, не успевают монтировать сборные детали. И всего-то не больше сорока девяти жилых квадратов на шести сотках ставить положено, только дерево по садоводческому уставу годится. …Из ума выжила партия, а всё ещё имеет рассуждения, привычная установка, советская экономика на ограничениях спит и дело мятная конфетка; хвойный лес - астму лечит.
- Ишь ты, эта самая советская власть оказывается с капризами, на ладан дышит, а ограничения населению не сбрасывает, притворяется, якобы роскошь не любит. Опил и стружку, крестьянам на подстилку перенаправил Лёша. Поголовье коров разрешили - фермерами стали бывшие колхозники, молоком бидончики полнят. Плотники со столярами под вечер, довольны меркнущим строем – на точках, взамен молока, самогон дают. 
Ира, на накладных изящно, по-женски расписывается.  Едва успевает рубли с теснённым ленинским бюстом складывать, сейф конторы пачками забит, крепёжных резинок не хватает, до миллиона дотянуться надо.
Приехал Гришаев. Большими плотницкими премиями недоволен, рублей мало собрано, похоже Фигура мутит, побор устраивает.  Бранбурский о своей причёске только и заботится, длинными  волнистыми волосами с боков, - лысину закрывает, плотно укладывает, густо держится кипа. И денежки припрятывает.
-  Никуда не годится такое расточительство, доверие не оправдали, - раздражал Гришаев надменностью, даже равнодушных. Начальника столярного цеха, мастера выездных бригад, от доступа к брёвнам отстранил, - лес сто лет растёт, потому нуждается в усердии. Сырой кругляк везде выгоду даст. Из кооператива Фигуру исключить. Пересчитал хозяин положения убытки, обязал растратчика выплатить из личных средств недостачу. Видно, что Гришаев, человек с прибыльным опытом мышления, знает как холку мылить.
 Единогласно все проголосовали – «недобор уплатить из личных средств»! Высокую фигуру инженера с недоверием и презрительностью вдруг увидели. Особенно Бранбурский недоволен: вот почему Фигура решения кооперативных дел умаляет, при общих весельях неразумно себя вёл, без толку пиломатериал изводит, не умеет деньги общественные защищать, скидочку всем устраивает. А Ира беспрерывно Гришаеву улыбку растягивает, поддакивает мужу, разницу между столярами и плотниками не видит, со всем соглашается. Быстро собрание разобралось – Лёша Фигура во всём виноват! Усердия мало прилагал, не заметил ветер переустановки. Он даже в гости ни к кому не ходил, и никого не приглашал. Оправдание мерзкое нашёл: будто терпеть не может, когда за накрытым столом ведут разговоры о резях живота, о чешских унитазах рассуждают. Фигуральное уклонение придумал.
Положение удручающее выявилось. Столяра и плотники приуныли, успешный заработок начислял прораб. Жуют табак. Оказывается, заработанные активы в их карманах обнаружены, бывшая забота о рабочем человеке устарела, не годится для образования имущественного распределения. А ведь, обещали зажиточное существование! Всю выгоду старого строя испортили. Производительную предприимчивость не открыли. Потерял строй все обиды и преимущества, уполз без сожаления, а это нечто большее, чем классовая утеря. Заскучали столяра, не из чего делать то, что долго изнашивается. Переживают, что станки простаивают.
 Мастеровой среднего роста, удалённого достатка, годами моложе всех,  держал тремя пальцами самокрутку завитую из сваленного волнами на берег табака, держал, словно струбциной заготовку ужал, остальные два пальца руки строгальный станок в стружку увёл. От густого дыма веки тяжелели, потому он часто ими мигал, рассказывал, что будто библейский ковчег и крест распятия из нового завета, ещё не окончательно истлели, говорит, послушные люди не годятся для будущего пребывания, удивление вытягивает, утверждает, что столярное мастерство прекратится из-за технического совершенства, скоро всех столяров спишут как, отработанный материал. Собственность наращивают имущие - а не имущество духа. Через время некому будет отстроенное слово сберечь, снова всё рухнет. Власть, отдельно от устроителей мира обогащается. Богатая власть – унылый народ. Веселящие явления пропали, новые не придумали. Все, снова станут выговаривать историю: - Такая империя была! Где подмётки свои потеряла? - Стёрлись без сожаления!   
 Смотрят мастера на Чёрное море, шальной мыслью растворяются в глади простора; блестит море, словно нержавеющей сталью покрыто. Затонувшего судна с болгарским табаком невидно, оно и не нужно. Табак, выброшенный на берег, морской водою настоян, курится очаровательно, воображения причудами дымят. Просушили вдоволь, - и заботливые мысли растаяли. Отменный самосад намыли волны.   
- Начнём усваивать то, что прежде не делали, кругляк будем в Румынию отправлять, дальше по всей Европе пусть сырьё расходится. Наши запасы - весь мир любит, всеми обожаемы дешёвые богатства. За наш счёт все живут. Пора и нам тоже «современными янычарами» обзаводиться, на мировую валюту переходить; рубли давно в труху превратились, не годятся для оборота. Предприниматели столичные, крылья распрямили, высоко летают, а мы в мусоре барахтаемся, - Гришаев перечислил все убытки, от преднамеренной незрелой осведомлённости. Резко завершил собрание, - возможности нарастил, кооператив в корпорацию переделал.   
- Что со столярным цехом делать, с бригадами? - спросил Бранбурский, о своей побочной выгоде заботится, - везде стук и визг, без работы остаются мастера. И думает: раз рубли перестали нас любить, придётся валюту заводить в любовницы.   
- Всех в отстой, солидарность теперь не в почёте. Перестали пролетарий по всему миру блуждать. Для нас, все страны повитуха, - Гришаев положение дел по времени улаживает, крепко утверждает! - Или вот что: если древостругальщики привыкли спать в стружке, пусть гробы делают, сейчас это дело доходное. Коммунизм не выдержал равновесие результата, народ от нарушения социальной привычки, и пивного алкоголизма, миллионами падает. Установится для столяров работа с прибытком, со слезами и с визгом существовать будут. 
 Бывший начальник РОВД Вилен Филипов кичманом управляет, на ставку в Гришаевскую корпорацию зачислен. Теперь он главный вышибала по всей Одессе, нужный человек.
- Деньги на стол, или устранить Фигуру! – сказал Гришаев, и подвинул в другую сторону стола зелёную пачку. 

…Лёша приуныл, перерасход насчитали немереный, здравый смысл не годится, в светлых кудрях - ленты древесные завились. Ерунда получается. Откуда взять чего не было, а ведь старался. Предыдущая экономика орден бы дала, …хотя, тоже куцая ходила, глупо держалась.
Пришло к нему домой человек десять. И участковый с ними, сам из Ростовских земель, выпил и стал хвастаться, что родом потомственный кубанский казак. С донскими плохо ладят. Видно, что весельчак, Филипов послал. Остальные все хмурые, небритые. Смотрели, вполне удручённое состояние человека озабоченного, оценили с учётом неосуществлённой возможности, расспрашивали долго. Коричневый самогон выпили, вроде как обмякла щетина, стали интересоваться, кто самогон варил, на чём настаивался, хвалили первачок. Почерёвок копчёный тоже понравился, видно недавно откинулись. Мужицкий уровень положения, присвоили низовой бригаде, «положенцы», награда для  братвы: преждевременное УДО, и чернуха за малую плату.   
- Каму это ты брат дарогу перешёл? – спросил самый обросший из всех.
Лёша знал, но промолчал. Нарезал кровяную колбасу и наполнил рюмки. Видно, что парень запутался, упустил время, не понял, что  комбинация уже ни та. Кровь теперь – дешевле колбасы.
- Воат чта, - сказал обросший, - нам сказали нюхать место, решать, не выхадя с двора тваего. Ну, понюхали, ты гаворил, мы расслышали, угаловный кодекс не наша тетрадь, презираем. Мы не кадии, что абы статьями таргавать, бакшишем грязным утяжеляться, у нас всё по уму. Я ставлю минус на твою растрату, видно чтаа бедна живёшь. Расстрел отменятся. Живи дальше…
И Лёша пошёл дальше жить, никакой не растратчик - человек воспитанный усердием социализма. Волновал не свой интерес - беспрерывная игра судьбы и состояния общества тревожили – известный случай для таких люди. Идёт по заросшему дикому полю. Вроде солнце снова светит, ветер ковыль колышет, полевые жаворонки и жёлтые трясогузки поют, шмели жужжат, корсак где-то скулит. А вдали грозовые тучи безобразничают, брезжат новые потрясения, запорожские и донские казаки сабли оголили; от ударов - молнии искрят. Обросшие, разукрашенные в жёлто-синие картинки мужики, повсюду себяотрицание находят. Сложившийся опыт веков сверкает. Народ такой, если не повоюют за столетие два-три раза – не казаки. Плохо соображения движутся. Видно, гром новый скоро привалит. Вместо чтобы полезным делом заняться, стал Фигура додумывать, как зачумленный мировой порядок свергнуть, не стоит западающих слушать, самый добрый из них - и тот враг. Секунды принялся высчитывать, дни обессмыслились. Если нет удовольствия от пребывания на земле, предстоит удивляться бестолковости, что по степи носится. Часто стёкла звенят в окнах, двери дребезжат, крыши загораются, беспокойство неведомое выявилось. Фигура, от отсутствия пристрастия стал восторгаться громом и гарью, учится жить, небывалыми ведениями, приобретает переделанным умом навык. Разобщённость чревата закабалением. Придуманная система изжила себя, свою первичную забыли, раскаты нагнетают гнев бури, у западающих одолжили перенапряжение, а оно в русский ум не влезает. 
 Молчит Лёша. Угнетает изнеможенное состояние, вроде как даже засыпает. И всё же, открытой грудью громко степь радостью оглашает. Вот-вот засмеётся, знает:
 Самое большое счастье - ожидать хорошие события.