СЛУЖЕБНОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ

Полиза вяло протоптал всю длинную очередь вдоль грязных панелей скучного коридора, пока не обволок кудрями узкую обналичку окошка кассы.
Кассир, сверкая дорогими переливами на дряблых пальцах, открыла паспорт и сличила фотографию с оригиналом, заполнившим решетчатый проем окошка. Не упуская отражения глаз за пределами линз, она еще посмотрела взглядом, каким можно смотреть через оправы все того же дорогого металла на человека с зарплатой садовника в 80 рублей.
«Бабка на себе тысяч пять тащит, — прикинул Полиза. – Видно, еще Сталину в «карман лазила...»
Словно подтверждая его догадку, «бабка» снисходительно улыбнулась, оголив протертые временем аккуратные клычки, — работа мастеров, достоинство которых не позволяло, работая с золотом, брать плату в «фантиках».
— А что, удостоверения нету, Полиза? У нас зарплату все по удостоверениям получают. — Кассир подала паспорт с деньгами.
— Какое удостоверение? — Он ловким движением средних пальцев подогнал торцы купюр к габаритам паспорта.
— Служебное...
Аккуратные усики преобразились в два вопросительных знака.
— Да что вы, Полиза, это же так удобно, в городе бесплатная езда. Полиза-а...
Она так мягко пропела Полиза, что устрой соревнование по нежности произношения его фамилии, оказалось бы где-то на месте втором. На первом же была Лора, завхоз пансионата трамвайно-троллейбусного треста, которая лично носит Полизе его зарплату. Правда, были времена и получше, когда носила 160, — это со ставкой кочегара. Он даже «джинсы» себе тогда купил, но с нашим народом разве можно нормально зарабатывать... Полиза давно на все махнул рукой, полагая, что жизнь, как судьба новогодней елки... Уголок в пансионате есть. Питание — пять месяцев в сезон — бесплатное. Не страдает и в остальное время. Прилив женской заботы Лоры ежедневно заливает его иссыхающий «скудный берег». Но... тут уже, как говорит сам Полиза: «Кого волнует чужое горе». А теперь, оказывается, можно по городу бесплатно кататься, правда, он и раньше билетов никогда не брал. Несколько дежурных отговорок, мол: товарищ только что с билетами сошел или счастливый номер попался и его пришлось съесть, на счастье, – действовали на контролеров, как пыльный пустынный ветер на встречного путника.
Что поделаешь, нас дурят, должны же и мы кого-то дурить. После двух дней пошлой бюрократической возни в отделе кадров, Полиза сел в троллейбус без надобности кого-то дурить. У него теперь служебное удостоверение, а с ним он почувствовал себя важным, как племенной баран в бракованной отаре паршивых овец. На работе, пока Лора гуляла отпуск, приходилось «пахать»: он поливал розы. Но появится Лора, директриса тогда бывает редко, и дворник, как прежде, опять займется газонами. Ничего не поделаешь — страна перебежчиков. Полиза протянул шланги к клумбам, включил воду, улегся в старинной качалке, найденной им на чердаке пустовавшей двухэтажной усадьбы былого хозяина и, как младенец, затасканный беготней деловой мамаши, мгновенно засыпает, коснувшись родимой кроватки, так и Полиза отключился от унылого продолжения дня, расслабившись в лекальных изгибах любимого кресла.
Огромное солнце спешило в Америку, оставляя пробивавшиеся сквозь кроны деревьев оранжевые косые лучи. Полиза закрыл глаза и тоскливо затянул:

     Солнце по небу кружит неустанно.
     В душе навевает мне тихую грусть,
     Землю покину я поздно иль рано
     И к вечному солнцу навек вознесусь.
 
Когда-то и былой хозяин так отдыхал под шум морских волн. Прелесть всего парка охраняет блаженный покой. Да мне бы хоть четверть унаследовать. Уйдет Лора из пансионата, что тогда? Поливом не отделаешься, заставят работать или выгонят! Полиза лениво зевнул, выпрямил ноги, джинсы изрядно полиняли, кое-где модно протерлись. Длинным, отшлифованным ногтем мизинца перебрал словно струнами, натянутые оголенные нитки. Привычными движениями пригладил повисшие кудри, пощекотал усы.
— Ничего не скажешь, симпатичный парень Полиза... Может, вдову лет под пятьдесят с миллионом найти, — смущенная улыбка приоткрыла глаза, — а что, буду под руку с ней ходить, кому какое дело! Вдруг это моя мама.
Он встал, и, не поднимая пятки, поволок меж клумбами затоптанные, рваные кроссовки. У бутонов жужжали пчелы. Прикрыв растопыренной ладонью лицо, он наклонился, разглядывая, чем же они там занимаются. «Лафа этим пчеловодам, лежи себе в берлоге, мед с ульев выбирай, а пчелки на тебя работают». Полиза поднял шланг и, зажав конец, направил искристую струю по цветам, сгоняя пчел.
«Все только и думают, на ком бы поездить, как бы деньги на халяву сделать», — он вспомнил соседа-пчеловода по родительскому дому — говорили, имеет уйму денег, не уезжал бы никуда, может, и усыновил бы дед. Полиза бросил шланг, брезгливо посмотрел на запачканные руки и вернулся в кресло.
Свежие капельки заиграли на бутонах сверкающими рассыпчатыми бриллиантами. Полиза пожалел, что они не настоящие, а то сколько бы стоила одна роза. Вот вывести бы новый сорт розы с названием... — где-то далеко играла музыка и на мгновение отвлекла Полизу. Он с досадой передернулся и съежился в кресле, прислушался, стараясь не упустить сладостное течение мысли... с названием ну... «Алла Пугачева». Пробить корпорацию — «Миллион, миллион Аллиных роз». Пусть Пугачиха на презентацию нового сорта дает благотворительный концерт в... в... Полиза щелкнул пальцами, — на стадионе. Для начала рубли будут, а потом гони за кордон на валюту… Житуха... С благополучным прибытием в Нью-Йорк, господин Полиза, как перелет через океан? Мистер миллиардер с нетерпением ждет вас в благоухающем саду, с бассейнами, фонтанами, поющими птичками, фазанами. Снуют мило улыбающиеся цветные служанки в мини-юбках. Переводчица — «мисс-88»! На лужайке инкрустированный позолотой стол, папки в переплетах из крокодильей кожи... Господин Полиза подписывает контракт на поставку миллиона черенков...
— Полиза! Полиза!
— Какая наглость, что за тон! — Полиза поднял голову, с балкона кричала директриса. — Завтра пойдешь в трест на профконференцию.
— Что, обязательно?
— Да! От вас два человека — с Егоровной будете.
— Ладно!
При директрисе надо создавать видимость работы, говорила Лора, и он переставил шланг через дорожку — пусть мокнут... А то не могут фонтанчики сделать! Раньше Полиза ездил в основном стоя, — «зайцу» надо быть начеку. Теперь же в заполненный трамвай или троллейбус не заходил. Ездят всякие, а работник треста должен стоять, но если свободным было хоть одно место, он считал, что это его, ну а уступить кому-то — это уж слишком... Вот на днях пристали, чтобы деду с орденами место уступил. Как будто бы этот дед за это отдаст свой талон в спецмагазин на растворимый кофе. За просто так. А, может, эти ордена он у Берии получал. Как сказал такое, сразу все притихли. У деда отвисла челюсть вставная, он и сошел...
Полиза раскрывает журнал и смотрит себе картинки — да пошли все… Пусть посторонние уступают, а у него езда — служебная.
Большой актовый зал был почти полон, свободны только первые ряды. Полиза привык, что несколько раз в году надо ходить на различные собрания, как «голова» от пансионата. Такой красивой голове можно и к президиуму поближе. Председатель профкома Асытин выступал рассудительно и серьезно, можно подумать, что не он как-то ночью голым по пансионату бегал. Полиза разглядел зал, народу, как никогда, даже стоячие есть. «Вот если бы все по пятерке для него скинулись»... Председатель, тут как раз так и повернул выступление — по пятерке урезать — служебные льготы на проезд упразднить.
Не пойдет: — прокатилась волна недовольного
крика.
— Никаких урезаний...
— Да они же все на машинах ездят, –  бесились где-то сзади.
Председатель доказывал, что так порядочнее. А эти деньги пойдут с пользой на профнужды. Полиза ничего не понимал. Он только представил себе, как снова придется под натиском скандальных контролеров сходить на первой же остановке... Да и вообще, что за профнужды. Собрание все больше разогревалось, и Полиза оказался колотым сухим поленом в топке накаленного зала. Сам того не подозревая, он вместе со всеми топал ногами и кричал:
— Нет, нет, не пойдет!
Бесполезно председатель уже соглашался с залом, никто его не слушал, все только орали:
— Вон Асытина, нам таких не надо!
— Профком в отставку, всех вон!
— Никаких профкомов!..
Гул победившего зала потихоньку умолкал в ушах Полизы, уступая монотонному постукиванию стальных колес 29-го трамвая. Вольно расслабившись на переднем сидении у окошка, Полиза прислонился к стеклу, наблюдая мерцание вечернего города. Слабость ползла по всему телу, и он, умиротворенный, спокойно проспал всю скрипучую дорогу длинного прерывистого маршрута.