Утренний объём старого автобуса как всегда переполнен, упакован до невозможности, теснота непролазная, все по делам в район едут. Пока окончательно не утрусятся: пыхтят, покрикивают, возмущаются, ногу придавленную просят пожалеть. Потом уже тихо, шелест слов только стелется.
Тихо, если не случится ехать Соне Дохтуровой - крикунья ещё та, возмутительница любого порядка, плохих людей ненавидит, - как колорадских жуков.
Она зажата в середине катящейся «коробки», а голосит, словно на высоту Говерлы забралась. Соня в швейной фабрике работает, уже довела до всех, сейчас шьют одни: сарафаны и рубашки мужские из сатинового материала, на директора фабрики Харлампия Иокимовича, - злая до невозможности, начинает перечислять беды перенесённые свои:
- Этот Икимович, -  такой негодяй, каких фабрика тридцать лет не видывала, - объявляет она, - законченная крыса скотомогильная, ночной кошмар, вечно насупленным ходит падла, в пазухи швеям заглядывает наглец, - якобы рубашки на себе, для глажки, надеваем. 
- Подчинение! Взыскания! Норма! – других слов не знает негодяй.  Скряга и жмот, - нитки сантиметром перепроверяет.  Со всего выгоду себе извлекает мразь.  Дочку свою, завскладом сделал, как будто бы все дураками вокруг ходят, а то не понимаем, зачем на склад готовой продукций свою уродину установил.
Злодей и мошенник, каких свет не касался!
Все молчат. Слушают…
- Я помню, когда швейный цех только отрыли, его дядя Ваня Козарев возглавлял – золотой человек;  тогда машинки мы ногами крутили.  Зайдёт – пошутит, весёлое что ни будь, расскажет, посмеёмся. Мы все без ума от него были, ну до того прямо славный, сочувственный человек.   
Бывает, у иной голова разболеется, или что другое, - так он сразу: - А ну голубушка, давай быстро домой собирайся, тут при этом шуме не выздоровеешь, тебе отдохнуть надо.
Когда он заболел так, дядю Ваню все наши проведывали.  Его по старости уволили.
А Илья Демьянович – был. О! – это композитор моей песни. Кто к нам только не приезжал по обмену опытом, а какие он на 8 марта столы организовывал, каждая подарки получала. Когда он внезапно умер – мы все так плакали…
После, Иван Михайловича перевили из закройщика - в начальники, тоже человек хорошо справлялся, с ним ещё как работать можно было. Тихий, он шёпотом разговаривал, специалист - каких отрасль не видывала, мы переходящее красное знамя держали.  Всегда подскажет, поправит, очень аккуратность любил, что бы всё у него ложилось как на столе в масленичное воскресенье. Постоянно рассказывал нам как какой-то портной, уколол палец, и заражение аж до плеча дошло – оберегал нас. Он так и не перешёл в директорский кабинет, из загородки закроечной руководил.  Календари вывешивал только церковные, не то, что этот Икимович, оголенными девицами стены обклеило говядо необразованное, а ещё всем хвастается что – в футболе нападающим играл.
Вот Сидор Евгеньевич, тоже свои недостатки содержал, а имеет основание хорошим руководителем считаться и не, потому что с нашего села, а потому что отвечал назначению.  Его даже и неправильно уволили, он лично по-своему оборот работы видел;  зачем, что-то другое выискивать, и никому ничего плохого не сделал. Свойский руководитель, а на него все недочёты повесили. Мы при нём тоже премиальные имели. Бывало между делом, другой раз накричит, а через полчаса уже обнимает, не со зла человек срывался, характер у него такой.
Ну, положим, выпивал иногда, а кто не выпивает. Он уважение у наших женщин имел, потому что не размазня, настоящий горностай, таких ещё поискать надо.
Не знаю, мне он нравился. Хороший начальник, не то, что этот ишак бесхвостый, никогда скотина извинения не попросит.
Остановка «Швейная фабрика»  - объявил перекрикивающим голосом остановку, водитель.
  В автобусе, с пропажей тесноты и швеи Сони, тишина загудела, по разбитому покрытию пошёл качаться дальше автобус, до автостанции доехал и опустел, разбрелись люди по своим личным нуждам, избавились от тряски и вынужденного скопления. 
Невестка Сидора Евгеньевича, тоже в толпе того старого автобуса, со своими заботами ехала. В тёти Сонины  бредни не вникала, а тато Сидор очарован Соней, второй день в приподнятом состоянии по двору бродит. 
Только кто из приятелей к нему зайдёт, тут же невестку зовёт, отрывает от хлопот молодых, переспрашивает в десятый раз, надоел уже.
- Так ты значит невестушка говоришь Соня Дохтурова сказала…  А ну расскажи как она сказала…
 - Каже: золотым директором был Сидор Евгеньевич, такого человека поискать ещё надо, он не то, что этот негодяй и паскуда Иокимович.
 Тато Сидор сияет, на его лице уйма довольных морщин, признаки  всяких весёлых ощущений порхают;  состояние: как первая любовь поцеловала.         
- Ты вообрази! никогда не думал, что эта Соня такая умница!  Ага, значит, говоришь, так и выразилась…
 - Как она выразилась?..  Я Сонину работу хорошо знаю, она у меня в передовики всегда ходила.  Ну да, я дни давнишние, как вчера помню.

…Сидор Евгеньевич остановил старый жигулёнок, возле ворот Сониного двора. Сидит и сигналит, не выходит из машины, ноги больные свои не тревожит, бережёт.  Снова сигналит. 
 Вышли: Соня, младший сын, муж с усами босяцкими.
Бывший директор махнул рукой, позвал швею ближе подойти.
Юноша опередил всех, первым влез головой в открытое стекло дверки.
- Привет дядя Сидор, - парнишка рад случаю с известным человеком возле своего дома видеться. 
- Здорово, здорово – браток!..  На! – передай маме. Он вручил мальчугану кулёк, Соне улыбку шатанием головы и рукой показывал.
Она выхватила кулёк из рук сына, заглянула вовнутрь – бутылка коньяка.  Муж подсмотрел и обрадовался неожиданному пузырю, усы распрямились.  Тоже влез за руку здороваться с уважаемым в селе мужиком.
- Зачем это Сидор Евгеньевич?  - удивилась Соня, нагибаясь для  лучшего обзора.
- Знаю…, знаю зачем!.. – сказал бывший начальник, и тихо тронулся, поехал, отбивал сигналом благодарность ушедшему великолепию.
 - Человек знает зачем! – повторил поучительно муж, он махал рукой вслед машине, кулёк перетягивал.   
 Сидор Евгеньевич тоже крутил свёрнутой ладонью над головой, опрометью  скорость набирал по езженой улице, и всё гудел признательным сигналом, нагонял ушедшее время.
Иногда, похвала прошлого, - рождает неожиданные побуждения памяти.