Утренний объём старого автобуса как всегда переполнен, упакован до невозможности, теснота непролазная, все по делам в район едут. Пока окончательно не утрусятся: пыхтят, покрикивают, возмущаются, ногу придавленную просят пожалеть. Потом уже тихо, шелест слов только стелется.
Тихо, если не случится ехать Соне Дохтуровой - крикунья ещё та, возмутительница любого порядка, плохих людей ненавидит, - как колорадских жуков.
Она зажата в середине катящейся «коробки», а голосит, словно на высоту Говерлы забралась. Соня в швейной фабрике работает, уже довела до всех, сейчас шьют одни: сарафаны и рубашки мужские из сатинового материала, на директора фабрики Харлампия Иокимовича, - злая до невозможности, начинает перечислять беды перенесённые свои:
- Этот Икимович, - такой негодяй, каких фабрика тридцать лет не видывала, - объявляет она, - законченная крыса скотомогильная, ночной кошмар, вечно насупленным ходит падла, в пазухи швеям заглядывает наглец, - якобы рубашки на себе, для глажки, надеваем ...