Гриха на дачах

- Стой, стой, куда ты Гриху гонишь, он не гонимый. Все знают!

- Ну, мало ли, всякое подобие в том затишье не загонишь, знают многое, а нужное потеряно. Митрофаныч  теперь за него в ответе. На нём просьба легла. Так и родичи сказали: - Возьми Митрофаныч Гришу к себе в посёлок, его умение тебе сгодится.

Помощником он ввёл Гриху Дериша в работу, - плата сдельная, от выработки зависит, для заблудшего человека крепче игральной кости. Одна главная беда сидит в удалённом отклонении Гришиного размаха, - в семье разгул бури собою носит, всем утряску состояния делает, со скверными особенностями пьющий человек держится. Потом он вдруг передумал, поменял в своём дворе привычку образа, ни как прежде ходит.

Есть выпивка, он со всеми дома ласковый, укачивает прибаутками жену, не Гриха, а ангел с небес пьяного закрыльника уронил.

Нет выпивки - он суров, всем работу ищет, строгостью дышит, тени везде рисует и придирками время наполняет, - требовательный хозяин утаптывает волнения семьи, мрачный человек ходит по двору.

 Даже кованая страстями дрога от такой трезвой тряски рассыплется!..

Или порядок во дворе, или в холодильнике всегда: винчик и выгон фруктовой настойки. Спит Гриха, и расходы семейные прибавляет. Упросила домашняя челядь Митрофаныча, прибрать потребным занятием надоедливого человека, некуда себя деть распорядителю семейному, да и самому охота развеяться.     

Митрофаныч в дачном посёлке, – отставником живёт, - прапором хозвзвода заслуживал будущее содержание, от него все требуют наработку не забывать. И он же в посёлке - главный устранитель всех бед.

Привычка поведения живёт дольше, чем состоявшаяся любовь, потеря прошлого дохода, и вчерашняя мольба. Митрофанович по-военному установился распределять Грихины увлечения. Сказал: в вечер, за дневную трезвость, бутылку вина выставлять будет. Понимающий командир немоготу превозмог: всякие течи дождя в кровле, потери тока, и водопроводные свищи, - по-военному устраняет новый работник. А Митрофаныч, мужик хитрый, бутылку наполняет всего пол-литровую; из своей бочки точит, вино личное – густое и чёрное как бекмес. Плохо Гриху удерживает напиток, - сон неважно стелется, - градусов не хватает.

Как-то Гриха заделал выбоину дороги лучше, чем Митрофаныч указал; растопил на листе жести груды старого асфальта, гладко смесь утрамбовал, дополнительно ещё забор подправил, - тут же хвалу работник заслужил.

- Ну человек, - ты обеззараживающая сила! Навечно сделал. Сегодня конец работе, пойду сумку с ужином готовить, бутылку положенную наполнять.

И Митрофаныч пошёл, уже скрылся в роще, невидно его. Гриха смотрел, смотрел, бочку ржавую перевернул вверх дном, забрался на бочку, сложил ладони рупором и силой заслужено-поощрённого голоса, прокричал роще:

- Ноль семьсот пятьдесят!..

В выходные на дачном посёлке народу много, Митрофаныч Гриху домой в Татарку отвозит, человек баню принять должен, а то находятся нечистые умники, хотят за бутылку водки, участок вскопанным увидеть. Пьяный исполнитель прапорщику не нужен.  

В вечер недели Гриха сам приезжает, первым делом к Митрофанычу за нарядом, и положенное сразу хочет получить. Нащупает содержание сумки, и особенно бутылку к ужину, тут же скидывает пробку и безостановочно выливает вино в горло; бутылку моют завихрения, крутится жидкость ужатая стеклом, булькнула… - и пустота. Держит Гриха в вытянутой руке малюсенькую ёмкость:

- И что это такое?..

Митрофаныч подумал, и снова наполнил бутылку.

- Теперь  другое дело. Так пойдёт!

Гриха кладёт в сумку вино, и идёт в «поселковый штаб», - он в деревянном домике охранника ночует. Вечерами тут гул постоянный носится, собираются: Белый, Джека, малый Радик, и Нуша - она тут за домохозяйку установлена толпой, воспитанная, - по очереди ложится с каждым спать, - всего два дивана в сторожке.

Ещё негр Майкл из Измерительного института приходит гостить, с собой журнал цветастый постоянно носит, из обложки на всех блондинка вызывающая смотрит, - Майкл говорит, что соскучился по своей невесте, это для него она зубы жемчужные вырядила. Он достаёт из кармана фотографию, и там такая же невеста ему улыбается. Целует фотографию и слезится, хочет к ней вылететь. Майкл пьёт мало, а пьянеет раньше всех, плачет над фотографией, пока не уснёт.

Неожиданно снова свет погас в сторожке, снаружи соединение искрит постоянно. Гриха в темноте разматывает пересохшую изоляцию, зубами грызёт соединение, - нет тока. Снимает обувь, разувает ногу, голой пяткой ищет сырость в земле: - О! о, щиплет, сейчас свет будет. - Сильно сжимает челюстью проводку, и свет тускло загорелся.

- Тут никогда не бывает 220, хотя мой тесть и 360 вольт может выдержать.

 - У моего дяди сопротивление круче, круче – сказал Джека, - его 1000вольт ударили, и он уцелел, резиновые сапоги истлели, а он жив остался.

Залаяли собаки, и Белый пошёл смотреть темноту вокруг мерцающих столбов.

- Собака моего тестя ростом с телёнка будет, не то, что дворняги тут бегают.

- У моего родича круче, круче, его Лунка, таз рыбы за раз съедает, он каждую субботу в открытое море рыбачить выходит, пол лодки камбалы и пелингаса из дна выносит.

- Да, что та лодка, у тестя свой катер, он ничуть ли до Турции доплывает, ловит одни: катраны, осётры и калканы.

- Ну! – калканы?! Дядя как-то белугу в три центнера поймал, четыре ведра красной икры выпотрошил.

- Думаешь, тесть осётр не ловит, он из своей иномарки в Киеве на Бессарабском рынке чёрной икрой из-под полы торгует.

- Дядя круче колёсами крутит, куда круче, у него ЗАЗ; ему в обмен Форд предлагали, он отказался. ЗАЗ – это вещь! Я тебе отвечаю!

Нуша мигает длинными веками, всему верит и заявляет: - Я вот тоже мечтаю на яхте с французом - кругосветку увидеть.   

- Ты, французойка, не глупи, - пресекает Нушу, Гриха, - лучше нам картошки пожарь, а то сегодня моя очередь...

Митрофаныч суровым бывает, когда работа не идёт. Заходит утром в «штаб» - все спят; в диванах по двое, на полу между диванами негр валяется, тоже спит.

- А ну, всеобщий подъём! Что за расовое принижение! - кричит прапорщик.

Одна Нуша поднялась. Другие пошевелились и снова спят, зажатый меж диванами негр недвижим, - рулон рубероида напоминает.

- И что вы такой злой, может расслабления не хватает?..

Митрофаныч и впрямь злой, плюнул на Нушу, и ушёл. Поехал с автокраном договариваться, он подрядился признанному художнику Харченко дом-дачу из старых деревянных панелей собирать.

 Пять кранов со сложенными стрелами ждут подходящую работу. Крановщики поляну, где собираются, - тырлой называют: четверо в карты играют, пятый полулёжа смотрит и длинной палочкой спину чешет. Все, стоящего клиента стрелой и хребтом скелета ждут. Даже и не поворачиваются.

На Митрофаныча картёжники не отвлекаются, чувствуют, что выгоды не будет.

Лежащий сел, поломал пополам корявую хрупкую чесалку и выкинул. Похоже, он один расслышал, что сказала седая густоволосая голова.

- Сейчас подъедет Жора, ему объяснишь, что тебе надо, - говорит пятый, заглядывает в веер карт ближнего игрока, непонятно кому сказал.

Монтаж домика с перекидкой старых щитов, в тесноте поворота стрелы - работа нескладная, тут только утомлённая часовая ставка может побороть состояние предстоящего напряжения всего тела, растягивать усталость надо, надолго рычаги без шевеления удерживать придётся.

- А вдруг подкатит не торгующийся клиент с перекрытием подвала! - Не хочется уходить от выгоды приученной сноровки скучающая тырла. Что тогда?..

Кивают друг на друга, каждый прокручивает выгоду надлежащего выезда, никому не охота по тарифу расчехляться.      

- В другом месте ищи кран мужик, мы настоящей занятости ждём.

Прапорщик вспотел от непонимания. Очень тяжёлые допущения, за период независимости приобрели навыки автомобильных крановщиков. Всегда такими были!

Нашёл он хозяина другого, очень большого автокрана, когда-то атомные ракеты колёса носили, - получил добро работы на весь завтрашний день. Нанятый хозяином крановщик: человек худой, заросший, курит беспрерывно, допуска на автокран не имеет. По нему видно, что непривычное дело за копейки взялся исполнять.

Приехал утром вовремя, и сразу спросил: далеко ли тут будка или гастроном.

- Зачем тебе гастроном? 

Прапорщик весь взволнован: - Грихи нет, Радика нет, ни Белого, ни Джеки никого нет, а предупреждены про монтаж с вечера.   

Оплаченное время пошло, не определившийся водитель крана, оглядывается уныло; на небо посмотрел, словно дождя боится:

- Сказать тебе чиж, не поймёшь…

Сходил, купил бутылку водки, и выпил с горла допустимую норму для своего исхудавшего тела. Стал устанавливать кран медленно и скучно. Митрофаныч, помощником нашёл случайного инвалида без кисти руки. Работал инвалид расторопно, прикрикивал на крановщика, даже Митрофанычу команды давал. Панели складывались чётко по чертежу, под конец дня даже художник вышел из своей узкой рисовальни на изменения посмотреть, вид у него какой-то надутый, неряшливый, плывёт красками и измазанным воображением. 

 Лощеный немец, что картины заказывает, приехал. Его монтаж не интересует; договор был: пять зелёных сотен за картину модного художника давать, сам стал синими марками просроченные ожидания крыть. Жена авангардиста падать не хочет, - …и от новой оккупации ей уходить некуда.

Немец молчит, смотрит на непривычную сжатость будущей мастерской, и совершенно удивлён: пьяный крановщик, и безрукий монтажник невиданную живую картину собирают. 

Измотанный инвалидом Митрофаныч, труд дня устало закрыл, ослабевшим к себе идёт. По Береговой улице посёлка: Гриха, Радик, и дивчина незнакомая меж ними, - семечки лускают, идут медленно, словно по бульвару прогуливаются. Заблудшая юность плюёт прожаренную шелуху и беспрерывно хохочет.

- В чём нестыковка Гриха! Куда пропали!?

- Так у меня же пожар случился, весь пол древесно-стружечный истлел. Волнуюсь, а Радик одноклассницу встретил.

 - И что теперь! Есть время новую кухработницу приручать?

 - Дда, да, да… вы что!?  Мне моя сказала: если двадцать я тебе разрешаю. А тут только семнадцать!..

Загрузили в прицеп мешалку, инструменты и поехали в Татарку, оплошность Грихиной жены исправлять. Она прокопчённые стены и потолок выбелила, решили пол несгораемым шлакобетоном услать.

Гриха характер домашний не переиначивает, менять не хочет, сразу послал жену трёхлитровый бутыль винчика купить.

Принесла ржавую мутную жидкость. Гриха тут же по стакану всем разливает, - Митрофановичу тоже. Он набрал глоток, и нёбо полощет, вкусовое ощущение не может извлечь, - выброженная хмельная жидкость на отлежалых выстиранных выжимках. Отвратительное пойло, выплюнул сдержанно, и сразу спросил:

- Ну что Гриша, как тебе эта муть?..

- Знаете Митрофаныч, лучше вашего напитка, не компот, - вставляет лучше кальвадоса.   

Митрофанович пол утягивал правилом гладко и сердито; расслаивал раствор ровно, молчал до вечера, и уехал тоже молча.            

У себя в подвале, все остатки спиртные в кастрюли стал сливать: самогон, крепленое вино, прокисшее пиво, забытую настойку от простуды, ром из фигурной бутылки, спиртовой сиреневый компресс, остаток выветренного шампанского, забродивший ежевичный сок.  Опустошил, и выбросил всю посуду засорявшую подвальные полки. Кастрюля наполнилась исправным градусным составом.

Гриха приехал через неделю, и сразу потребовал у Митрофаныча оговоренную бутылку ставить.

 Тут же вливает напиток в горло, пыхтит, с перерывами допивает. Ждёт, когда Митрофаныч снова наполнит.

- Ну, что, – спрашивает отставной военный, - как это изобретение?  

Гриха смерил ощущения, и выразил чистое изумление.

- Вот это товв…арр! А что же вы до сих пор его прятали?!

Митрофанович наполнил «семьсот пятьдесят», определил удовольствие во вздёрнутой губе Грихи, включил фонарный свет на столбах и пристально смотрел как, пошатываясь, его заместитель шёл в штаб к заскучавшим. Шел, прижимая снаряд-бутылку из-под шампанского, изобретённый напиток бил в упрямые мозги и ноги, в кол калитки воткнулся Гриха.

- Значит выстоянный кальвадос! - заключил Митрофанович, он как то до чёрта озабоченным стоял в вечернем посёлке высчитывал, на сколько дней полученная в кастрюле мешанина растянется.

Тут же близкий шум восторга прогремел из притихшей сторожки, - Гриха вернулся!

- Всех тут много, а на дачах без Грихи пустота недельная стояла, - подумал Митрофаныч. Довольным зашёл к себе.

И слышно было как от радости людской, собаки продолжали скулить.